Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

— Прыгало! — сокрушенно молвил Иван Максимович. — Ой, прыгало, скакало, грызло и кусало.

— Вот тебе, голубчик, ночные совещания боком вылазят. Живи, как все живут.

Вы спрашиваете — влился ли Иван Максимович в настоящее жизненное русло?

Говорим уверенно: голос жены — голос народа.

Глянул, говорит Панас Панасович, на часы — пора! Пора в чарку что-то наливать, пора Новый год встречать. Смотрю — без двух минут двенадцать. Собственно, набегает уже двадцать четыре…

Налил и промолвил: «С Новым годом, Панас!» Хотел пригубить чарочку, как откуда ни возьмись — черт!

Рожками шатает и копытцами по полу стучит. Раза три перевернулся да и к моей чарочке когти протягивает. Хочет, проклятая его душа, перехватить и в свое нечестивое горло перелить.

Нет, думаю, теперь дураков нет. Не те времена, чтобы каким-то там чертям поддаваться.

«Отойди, — говорю, — грешная ты зануда, подальше, пока я хоть пару чарочек не опрокину».

Нечестивец ни в какую — не отходит. Свернул хвост бубликом — и ко мне. Пытается вырвать драгоценное… Н-нет, сам про себя думаю, не на такого ты напал. Чтобы ты у Панаса вырвал новогоднюю, да никогда в жизни. Раз она полная, Панас может идти в атаку не на одного, а на двух чертей!

Лихой крутился, крутился, но видит, что ничего сделать не может, начал тогда ко мне ладком подступать.

— Дай, — просит, — попробовать. Капни хоть двадцать капелек…

Я переспрашиваю:

— На язык?..

Черт высунул свой длиннющий язык и говорит:

— Панас, не шути! На этот, — говорит, — мой аршинный двадцать капель ничего не значит. Ты мне фугани по двадцать граммов на зуб.

— Эге-ге, — говорю, — доза не маленькая. Это тебе, рогатый, надо скакать к бабке Одарке. У нее в углу целая бутыль первака стоит.

— Пробовал, — говорит лукавый, — скакал и через трубу в хату прыгал, да там мои номера не прошли. Тетка Одарка связалась с другим чертом. У него и рога более крутые, и хвост больше, и тому подобное…

Ничего не поделаешь, пришлось нечестивца угостить чарочкой.

Опрокинули. Черт облизнулся и подставляет еще. Давай, мол, наливай.

— За что, — спрашиваю, — тебе такая честь, еще одну наливать?

А хвостатый, опрокинув ту первую, оживился, как петух на току.

— Ты, — говорит, — Панас, славный человек. Ты на сцене читаешь смешные оказии… Читаешь? И ты хорошо знаешь, ни один юморист поганым словом черта не помянет. Все-таки и наш брат вашему брату в чем-то подсобляет. Спроси, кто кузнеца Вакулу на собственном горбу тащил до самого Петербурга? Черт! Кто в болото людей затягивает и из болота их вытягивает? Черт! Что тебе своя жена говорит, когда ты охмелевший перед рассветом домой приходишь? Она тебе, Панас, говорит: «Где тебя всю ночь черти носили?» А что о Петре Свербигузе в выходные говорят? А говорят вот что! «Петра снова куда-то черти понесли».

Слышишь, какую мы имеем в мире популярность? А ты, голубчик, позавчера, когда водил внуков во вторую детскую библиотеку, которую запроторили в такой чулан, что днем с огнем не найдешь, что ты говорил? Забыл?.. А я слыхал. Ты бурчал: «Вот куда детскую загнали. Тут сам черт ногу сломит, а библиотеки не найдет», А я вот перед Новым годом в Ворскле в проруби прыгал, хотел карасика или щучку поймать. Нету. Всю рыбу извели. Ведь ты, Панас, знаешь или не знаешь, что завод все нефтяные отходы сбрасывает в Ворсклу, а из Полтавы тоннами всякие нечистоты летят в эту славную речку. Если обо всем рассказать — ужас! Там не только рыба, слоны бы заревели — спасайте! Вчера один рыбак идет и громко-громко кричит: «Кому писать? Кому подавать жалобу?» Постоял, постоял, подумал и добавил: «Разве, говорит, чертям черкануть? Пусть хоть рогатые врагов природы в то самое остренькими поколют? Возможно, поможет!»

Тирада, что и говорить, логична: пришлось и второй непрошеного гостя попотчевать.

Опрокинул черт и эту и просит — наливай и третью! Вы подумаете, ей-ей, по моей привычке. Слышите, лезет за третьей.

— Ты, — говорит, — Панас, наливай, а я тебе расскажу новость. До того как к тебе прыгал, я в проруби на Ворскле лазил. Смотрю — идет кума Христя, та, что с Крутого берега. Высокая, высокая. Не меньше двух метров. Глянул напротив — насосавшийся, как верба весной, идет дядя Ваня. Низенький. Ростом метр. Подходит и: «Кума Христя… С Новым годом! Давай я тебя по такому приятному случаю обниму и поцелую!»

А кума Христя: «Так ты ж, Ваня, до моих губ не дотянешься…»

«Дотянусь», — говорит дядя Ваня и с этими словами снимает шарф и обматывает куме колени. Обмотал, встал на него носком, обнял, с Новым годом поздравил и поцеловал.

От такого чудодейства кума даже руками всплеснула? «Ваня! Какой тебя черт такому диву научил?»

А я вылезаю из проруби да и говорю: «Сам первый раз такое чудо вижу!»

За интересный рассказ пришлось налить и третью. Пожалуй, наливал и четвертую, ибо когда я проснулся, то оказалось, что я лежал у кума в хате за печкой.

Очевидно, очень-таки щедро мы с кумом Новый год встречали, и как же ты это скроешь — частенько и опрокидывали.

Словом, пересолили. А народная пословица справедливо говорит: «Недосол на столе, пересол — на голове».

Так оно, извините, и вышло. В голову ударило. Вместо того чтобы тебя жена ласкала да голубила, возле тебя всю ночь нечистая сила прыгала…

Второй раз женился и на другую квартиру переселился. Квартира, скажу вам, — дворец! Светлая, чистая, просторная. А мебель какая пречудесная: шкафы, диваны, тюльпаны…

Умела моя жена роскошную квартиру приобрести. Умела и квартиру обставить, и мебель расставить. Правду не скроешь, сумела и меня к себе причаровать….

Вчера, значит, перебрались в новое семейное жилище, Лена, моя молодая хозяйка, — статная, полненькая, хорошенькая, — предупредила меня: со своими порядками в чужой монастырь не суйся. Выполняй то, что я тебе скажу: собачку корми три раза в день, а кота и корми, и мой в ванной через день.

Первую жену, я вам из практики скажу, не сразу распознал. Как это говорят — не раскусил… Будто и по сердцу, и по душе. Жили мы, ей-богу, дружненько. И вот, вы только подумайте — однажды утром прихожу я от верного товарища домой, а она меня ни с того ни с сего тряпкой по роже — шлеп! Да еще если бы сухой, а то мокрой-мокрющей, как стеганула по затылку, даже чвакнуло.

— Где ты шлялся? — крикнула. — По морде вижу, всю ночь горькую хлестал!..

Слышите, уже я и не выпивал, а как та свинья — хлестал. И уже у меня не лицо, а морда! Эге-ге, думаю, ты уже мне не голубка!

А тут произошло событие, которое меня настойчиво толкнуло — ищи себе другой приют.

Получил я одновременно зарплату и премиальные и пошел с закадычным дружком покропить премию…