Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Правду говорят — юмора в народной речи столько, хоть лопатой греби!

Успевай лишь зерно к зерну подбирать да поглубже укладывать.

…Во время оккупации в нашем селе остался старый, но крепкий дед Грицько.

Ходил, покашливал, к новостям прислушивался — скоро ли сломают хребет палачу-супостату?

Верил Григорий Григорьевич, что придут наши. Прилетят сыны-соколы.

Иногда со старушкой и в церковь забегал — за здравие Миколы, Ивана и Степана молебен отслужить.

Спросят их: сыновья? Первой вытирала губы старая мать:

— Да!..

— А где они?

— Да!.. Где же!..

Что поделаешь — немногословно. Терпи. Оккупация.

К счастью стариков, оккупанты не знали, что Микола, Иван и Степан — советские артиллеристы. Из дальнобойных орудий они здорово фашистов лупили.

Не знал и староста — он из далеких краев, высунувши язык, прибежал полтавское село рвать и терзать.

Не зная об этом и желая широкие колхозные поля разделить на мелкие единоличные куски, он пригласил Григория Григорьевича в «комиссию».

— Дядько Грицько! Вы старый житель села. Знаете, где чья десятина. Пойдемте межи определять.

А под Лубнами уже победно гремели советские пушки — так, что даже земля содрогалась. И дядько Грицько ответил старосте:

— Сказали, межи определять?.. Слышите, вон уже и колья забивают!..

Смешное мне с давних пор нравилось, нравится и поныне. Меня очень трогают произведения русских, украинских и зарубежных сатириков-юмористов.

Вон какие мудрые зерна рассыпаны всюду! Начнешь читать книгу, не оторвешься! Как будто тебя к ней толстой веревкой привязали.

Читал для развлечения, а позже убедился: смех — великая сила!

Смех пропалывает бурьян и чертополох. Спасает людей от обмана и духовной отравы.

В двадцатые годы я написал антирелигиозную юмореску «Как меня учили».

Поскольку речь пойдет о стиле, о творческой манере, о заимствованиях и влияниях, приведу эту юмореску полностью.

Ходил и я когда-то в школу. Надевал отцовские сапоги, мать подпоясывала каким-то обрывком, и я ковылял.

Сапоги — большие, ногти — большие, волосы — длинные, взлохмаченные. Но об этом никто мне ничего не говорил. Гигиена тогда на селе не водилась.

Приходил, и сразу начиналась наша первая лекция:

— «Отче наш…»

Становились мы в ряд и пели. А пели мы отчаянно. Кто куда хотел, тот туда и тянул.

Тогда батюшка, который был у нас лектором и главным воспитателем, подходил ближе, брал за ухо и подтягивал:

— «Иже еси на небеси…»

При этом он обращался с вашим ухом так, будто это было не ухо, а какая-то никчемная шкурка.

Берет, бывало, баса за ухо и тянет вверх, пока не вытянет до дисканта.

Потом выходил вперед и учил:

— Сколько я вам, дурням, говорил: когда воздается молитва господу богу, не чешитесь. Ты! Чумазый!.. Чего мух ловил, когда «и не введи нас во искушение» пели? Стань в угол!

Затем начиналась другая «лекция».

— Ага!.. Ну ты скажи: чем прикрывали свое грешное тело Адам и Ева после искушения дьяволом?

Мой сосед по парте Грицько шмыгал носом, хлопал глазами и наконец бухнул:

— Они прикрывались рядном.

— Олух царя небесного! Ступай в угол. Скажи ты.

Это ко мне. Я долго не думал.

— Лопухами! — отвечал я. — Потому что мама говорила, что ряден в раю не было.

— Ослица валаамская! Марш и ты в угол!

В углу нас все больше и больше прибавлялось. А парты пустели.

На этом наша «премудрая лекция» заканчивалась. И хорошо, что она закончилась на веки вечные».

В довольно большом селе Зачепиловке на Полтавщине свили себе теплое гнездышко всякие святоши: автокефалисты, иекзархисты, баптисты…

Многих людей черной паутиной опутали.

Летом 1928 года в Зачепиловку поехала культурно-артистическая бригада.

И я, молодой автор, к ним пристроился.

Хороши жаркие августовские дни, замечательны и августовские вечера. Чуть только начало темнеть, как возле школы люду крестьянского собралось видимо-невидимо.

Новость-то какая — артисты приехали!

Артисты играли и пели. В заключение — юмор.

С волнением начал я читать антирелигиозные юморески. Читаю людям, которые по возрасту мне в отцы годятся.

Смеются. Читаю дальше — хохочут. Подходят ближе.

Из деликатности я спросил:

— Может, оно что и не так… Может, оно кого-то и оскорбляет.

Пожилой крестьянин с приятным лицом и густой седой бородой, который совсем близко подошел к повозке — сцену на повозке устроили, — неширокими крестиками раза три перекрестился и сказал:

— Читайте! Ей-бо! Читайте! Сейчас уж такое пошло… Не разберешь… кто врет, а кто правду говорит — автокефалисты или иекзархисты.

Из толпы раздалось:

— Все попы правды хотят! Дай им курицу или гуся.

— Да… Сунешь цыпленка, так еще и нос воротит. Кричит — за венчание давай поросенка!

А голоса все громче, все больше их раздается:

— Читайте еще! Спасибо, что приехали. Прочитайте еще один-два рассказа, да и пойдем по росе ячмень косить.

На квартиру меня устроили к фанатичке-евангелистке… Передавали, сама попросила привести к ней писателя.

Она думала — собью молодого юмориста с нечестивого пути. И поплывет окаянный насмешник в светленькое, чистенькое озеро иеговистское…

Пришел. В хате чисто, аккуратно. На белых стенах черными буквами густо выписаны главные евангельские притчи.

— Садитесь ужинать, а я вам откроюсь, — промолвила хозяйка. — То, что пели, то, что играли, это такое… И угодное богу, и неугодное. Вот вы!.. Вы братьев и сестер в соблазн ввели… Хохочут, окаянные… Греховно смеются…

Молча ужинаю, а в голове мелькает: «Кусает! За живое хватает! Хоть бы и вашего пресвитера за печенки схватило!»

Хозяйка всю ночь не спала. Сама не спала и мне покоя не давала — упрекала. Между вздохами и укорами слышу — и усмехнется, а то и засмеется.

Досадно и обидно: молодая, красивая женщина, а в такие удушающие евангельские сети попала. Сама попаслась и доверчивых соседок втягивала. Довольно долго продолжалась наша утренняя беседа.

…Прошел год или полтора, и вот в Краснограде я встретил завклубом из Зачепиловки. Вспомнили вечер, вспомнили и хозяйку.

— Ну, — спрашиваю, — как она живет-поживает?

— Порядок! В самодеятельности сольно поет: «І хліб пекти й по телята йти, коли б мені, господи, Василя знайти!..»

Ах! Как нужен нам юмор! И та сатира, что острее, чем секира!

Вспоминаю, в двадцатых годах приходит в село газета «Вісті».

Я беру в руки свеженькую газету, разворачиваю, всякие новости глазами пробегаю и слышу, издали кричат:

— Сашко Иванович! Это у вас новая газета?

— Новая, — отвечаю. — Только вот принесли.

— Читаете?