Виктор Мозалевский - Тропинки, пути, встречи [Мемуары Виктора Мозалевского]

К сожалению, никто из нас (тогдашних литературных юнцов) не подумал заступиться за… Пушкина, которого ватага таких же юнцов из категории «обнаглевшей бездари» ругала и пожелала выбросить с парохода (или корабля) современности… Впрочем, имя Пушкина не нуждалось в нашей защите. Однако последующие годы мы (оставшиеся в живых члены «клана») слегка презирали себя за то, что не дрались за Пушкина, за Л. Толстого. А драться тогда можно было без особого риска в самом буквальном смысле слова, к тому же царская полиция и охранка предпочитала безучастно смотреть на такие драки, а не набрасываться на выступления против царя, самодержавия.

В 1913 (или в начале 1914 г.) в «Обществе свободной Эстетики» был вечер памяти театрального художника Сапунова, утонувшего совсем молодым в море в 1912 году [159] Имеется в виду собрание 7 февраля 1913 г. В официальном отчете писалось: «Собрание было посвящено памяти Н. Н. Сапунова. Ф. Ф. Комиссаржевский прочел доклад о жизни и творчестве покойного художника. После доклада состоялся обмен мнениями, в котором приняли участие В. Я. Брюсов, А. Грищенко, М. Ф. Ларионов, В. В. Маяковский и др. Присутствовало 108 человек» (РГБ. Ф. 386. Карт. 114. Ед. хр. 36. Л. 28об.). .

Не помню, кто делился воспоминаниями об этом так мало успевшем раскрыть свой талант художнике (в Третьяковской галерее имеются его работы), но хорошо помню, что у стола президиума рядом с правленцами общества В. Я. Брюсовым, И. И. Трояновским [160] 0 Врач, садовод и собиратель Иван Иванович Трояновский (1855–1928). внезапно появилась шумливая группка и просила (или требовала?) слова… Это были — «футуристы», так вещал прошуршавший по собравшимся на «вечер» шепот.

Но кто же? Было, помнится, нескольких их. Маяковский и некий Грищенко (художник?) [161] Алексей Васильевич Грищенко (1883–1977). , остальные — тогда были мало известны, прошумели их имена позднее, ненадолго. Слово, разумеется, было дано, ибо никто и нигде на всяких литературных собраниях и диспутах футуристам говорить не мешал, а, наоборот, кое — где кричали «просим!».

Прошло сорок с лишним лет, и мало правдиво звучали бы мои воспоминания, если бы я вздумал точно повторять, что говорил тогда оглушающе Маяковский. Но твердо помню, что он, как и другие с ним из группы, начал с извинения: «Сапунова, мол, мы не знали, к вечеру его памяти никакого отношения не имеем, но… долой “Мир искусства”, долой маркиз, XVIII век, долой таких художников, как Бенуа, Сомов, да и Сапунов… Новое искусство это мы.» далее следовала в пересказе платформа «Пощечины», а потом выпятился Грищенко — обругал ряд современных художников (досталось, впрочем, не только художникам из «Мира искусств», но и другим, не позабыты им были и Суриков, и Репин, и Серов и передвижники, конечно). Грищенко предлагал современным художникам учиться живописи у русских иконописцев XI–XIII веков и даже показывал принесенные им какие — то репродукции с икон.

Обладавший исключительным тактом мудрый В. Я. Брюсов дал этому выступлению быстро пролететь, как дыму от фейерверочной ракеты. Никто никому не оппонировал, собрание рассосалось. Кто — то упрекнул выступавших: «глупо порочить память Сапунова!»

Но другой кто — то, хорошо знавший Сапунова, как остряка и «эпата- тора» буржуа, возразил: «полноте! если бы Сапунов был в публике, он аплодировал бы им, эта эскапада как раз в духе покойного».

Футуристы возникали и вспыхивали разных цвечений и свечений: Маяковский, Хлебников, Бурлюк Д., Крученых, Б. Лившиц, и в дистанции огромного от них размера эгофутурист Игорь Северянин, ошарашивший своим «громокипящим кубком» не только головы юношей и головки девушек, но и сбивший с толку взрослых, видавших виды, читателей, поэтов, критиков.

Нас И. Северянин не ошарашил ни «грезерками», ни «шаплетками», а предложенное им «Мороженое из сирени» [162] «Грезерки» у Северянина встречаются несколько раз, в т. ч. в весьма известной «Качалке грезерки» («Как мечтать хорошо Вам.»); «шаплетка» (т. е. шляпка) — кажется, дважды, в первой строке ст — ния «Эксцессерка» («Ты пришла в шоколадной шаплетке.») и в ст — нии «В коляске Эсклармонды» («Я еду в среброспицной.»). «Мороженое из сирени» — одно из самых известных северянинских стихотворений. набивало оскомину не менее, чем иные общеизвестные сорта «сливочных», «крем — брюле».

Но нас, бесштанных (санкюлотных) юнцов радовало, что вот нашелся такой же по существу бедняк, санкюлот, провозгласил urbi et orbi, как папа, что он — гений, государь, что он повсюду утвержден над этой ужасной пошлой толпой мещан [163] 3 Аллюзия на знаменитый «Эпилог» («Я, гений Игорь Северянин.») и, вероятно, на не менее известную «Прощальную поэзу» («Я так устал от льстивой свиты.»). , буржуа, толпой, которую давно распознали и презирали и Тютчев, и Бодлер, и О. Уайльд — наши любимцы.

А толпа — то в восхищении слушала, аплодировала Северянину и метала икру подражателей гениальному «государю» Игорю.

Как — то в одной облюбованной нами Московской пивной (в 1913 или 1914) Ярский под одобрительный гул ее посетителей прочел стихи петербургского футуриста (окончившего в те годы жизнь самоубийством) [164] Петербургский футурист — самоубийца — почти наверняка Иван Васильевич Игнатьев (1892–1914), но приведенные далее стихотворения весьма далеки по манере от его известных сочинений. .

До сих пор помню в отрывках эти стихи.

Футуризма тут мало, а понравился, вероятно, «народу» живой, милый образ старого российского забулдыги. Наступила война 1914 года.

Почти все члены нашего «клана» были облачены в солдатские шинели, вскоре попали на фронт, открылись страницы жизни такой далекой от всяких «засахаренных крыс».

Запомнился приезд поэта Бальмонта в Москву (в начале 1914 г.?) [165] Бальмонт вернулся в Москву утром 5 мая 1913 г. Весьма значительные подробности его московского чествования, основанные на газетных хрониках, приводятся в: КрусановА. В. Русский авангард. 1907–1932: Исторический обзор. Т. 1: Боевое десятилетие. Кн. 1. М., 2010. С. 533–535. . Он недавно приехал из — за границы. Появление его в Москве, в Литературно — Художественном кружке прогрохотало триумфом. Триумф возник, помнится, потому, что отъезд за границу был вызван преследованиями со стороны властей К. Д. Бальмонта за выступление со стихами, зовущими к «ниспровержению самодержавия».

В 1914 г. поэт (как будто без особых чинимых властью беспокойств) возвратился домой.