Виктор Мозалевский - Тропинки, пути, встречи [Мемуары Виктора Мозалевского]

Забегая далеко вперед, скажу, что встречался с Есениным не раз с 1922 г. по 1924 г. в Москве в Книжной лавке имажинистов, на дому у издателя А. М. Кожебаткина, в других местах. но незачем вспоминать. Об Есенине было написано столько воспоминаний и «вранья», и если не «вранья», то такого, о чем совершенно незачем говорить, когда вспоминаешь о поэте, прекрасную голову которого Мельпомена обвила венком бессмертия.

Не могу забыть, как в зимний день 1925 г. бледное тело синеглазого мальчика, которого я встретил впервые в 1916 г. и небрежно слушал его стихи, друзья, родные, молодежь выносили из «Дома Герцена», а поэт Владимир Кириллов, привстав на каменный забор дома, рыдающим, прерывающимся голосом говорил слова прощания…

Из уст в уста передавались стихи: До свиданья, друг мой, до свиданья.

С писателем Садовским Б. А. я познакомился в те годы (1913), когда он уже был «не тот», не тот воинствующий защитник позиций «брю- совского символизма», командир отряда войска «Весов», о котором вспоминает в своей книге А. Белый [184] Белый А. Начало века / Подгот. текста и коммент. А. В. Лаврова. М., 1990. С. 410–412 и далее. .

Я встретил его не то в «Альционе», не то на вечере в «Обществе свободной эстетики». Щуплый, бледный, болезненный, с довольно злобным сердитым выражением выбритого начисто лица. На «кого» тогда он сердился, — мне было неведомо, да я и не интересовался. Вскоре (1914 г.) я был призван в армию, мельком в те годы встречал Б. А. в Москве, в Петрограде, на вечерах О-ва «Медный всадник», ну, а в году 1930 г. я встретил Б. А. в Москве, увы, разбитого параличом.

Жил он тогда в комнатке, перестроенной из склепа под церковью в Ново — Девичьем Монастыре, сидел почти недвижно в колясочке — кресле, читал, писал (с трудом) и по — детски гордился каким — то странным старомодным костюмчиком, в который почел почему — то нужным одеваться (носил ермолочку и бороду «схимника»).

В таком состоянии Б. А. прожил до 1952 г.

Стихи, проза Садовского идут приметными живописными притоками великих русских рек Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого Л. Н., в стихах и музыка и мысль Фета, Полонского, Баратынского. Будущее страшило его (и, видите, [не] зря, бедняга с 1930 г. «вышел из игры», болезнь загнала его живьем в б[ывшие] склепы и б[ывшие] кельи Новодевичьего монастыря). XVIII век, эпоха Пушкина, эпоха Наполеоновского изгнания, дворянских усадеб XIX века, мракобесные страсти, блуждавшие в яблочных садах этих усадеб, фантастические «морозные узоры», которыми расписана жизнь его героев — вот частица его творчества, его рассказов, написанных безукоризненным русским языком.

Осмелюсь сказать, что творчество Садовского — это творчество писателя «милостью Божию», и очень жалко, что современный (сегодняшний) читатель вряд ли знает «Узор чугунный» (сборник рассказов, изд. «Альциона», 1912 г.), «Адмиралтейская игла» (сборник рассказов, издан. 1914 (?)), «Морозные узоры» (сборник стихов и рассказов, издан в 1921 г.)

Стихи и рассказы Б. А. много раз печатались в 1907–1930 г. г. в разных журналах, наименование которых говорит об их праве на былое доброе существование: «Весы», «Русская мысль», издательство «Круг» (Москва, 1931 г.) [185] Не вполне понятно, о чем идет речь: к 1931 г. издательство «Круг» уже не функционировало. Не участвовал Садовской и в альманахах, ранее выпускавшихся этим книгоиздательством. , «Альциона» [186] Журнала «Альциона» не существовало; подразумевается одноименный альманах (Кн. 1. М., 1914). . Помню небольшой по размеру сборник стихов Б. А. «Самовар» («Альциона» 1914 г.) с эпиграфом из Я. Полонского — поэзия русского самовара [187] Сборник «Самовар», напротив, весьма большого формата (крупная 4 о ); он действительно открывается эпиграфом из стихотворения Я. П. Полонского «Колокольчик» («Улеглася метелица. путь озарен.»). .

Б. А. до конца дней любил почаевничать и пил чай, настоянный на кипящей водице старинного самоварчика.

Я бывал у него нечасто, но всякий раз мы вели свои «литературные» разговоры (большей частью на темы далекого прошлого века!) под шум самоварчика.

ВСТРЕЧА С ПИСАТЕЛЬНИЦЕЙ НАГРОДСКОЙ Е. ПЕТРОГРАД 1916 г.

Я уже говорил, что в начале 1916 года я ехал в отпуск (в Москву) с фронта, где сидел в окопах подле озера Вишнев [188] Вишневское озеро на северо — западе Белоруссии. .

Проездом позадержался в Ленинграде (Петрограде), хотелось глотнуть всего того, чем был тогда Питер богат — театры, кино, встречи со знакомыми писателями, ну, конечно, надо было посетить хваленый литературный кабак: «Бродячую собаку» (о нем много писали) [189] Анахронизм: «Бродячая собака» закрылась 3 марта 1915 г. Вероятно, Мозалевский подразумевает «Привал комедиантов», открывшийся в апреле 1916 г. . Кто — то, уже не помню кто, передал мне, что со мною очень хочет познакомиться писательница Е. Нагродская, автор прогремевшего в те годы большого «женского» романа «Гнев Диониса», романа, покачнувшего славу романов другой очень популярной женщины романосозидательницы Вербицкой. «Гнев Диониса» как будто и в кинокартину преображен был [190] Фильм по «Гневу Диониса» был снят Я. Протазановым; не сохранился. См.: Арлазоров М. Протазанов. М., 1973. С. 271; Яков Протазанов: Сб. статей и материалов / Сост. М. Н. Алейников. М., 1948. С. 318. .

А я был тогда, в сущности, мальчишкой, «лихим» фронтовым прапорщиком, фертом блистающим, как и многие в моем роде, попав в тыл в новеньком френче, с шашкой на боку, и может быть, и при шпорах на сапогах с голенищами выше колен.

Желание Нагродской познакомиться со мной, автором «Фантастических рассказов» (изданы в 1913 г), достоинство которых она, думается мне сейчас, преувеличила, польстило «бедному армейскому прапорщику». Словом, я провел вечер, вернее, весьма плотно «изысканно» поужинал в квартире Нагродской в обществе ее и ее мужа инженера, типичного внешне холодного подобранного питерского чиновного интеллигента [191] Владимир Адольфович Нагродский (1872 — после 1935) — инженер, высокопоставленный железнодорожник, писатель. , напомнившего мне Орлова — сына из «Скучной истории» А. П. Чехова [192] Мозалевский путает «Скучную историю» и «Рассказ неизвестного человека», подразумевая последний. .

Нагродская оказалась дамой средних, может быть и выше средних, лет, говорлива, фигурою полна, одета в нарядный домашний туалет. После ужина много с ней курили (ее ароматные папироски) и говорили о литературе русской военных лет, ругали «военные рассказы», заполонившие тогда журналы и газеты.

Нагродская владела в совершенстве искусством causerie [193] Непринужденная беседа ( фр .). , была остроумна. В комнате на стене висел портрет ее — волосы обтянуты ярким шарфом, «кричали» яркокрасные губы, в зубах — папироска.