Анатолий Найман - Анна Ахматова. Когда мы вздумали родиться

Следующая хроника. Когда я здесь оказался, здесь была совершенно разрушенная эта дачка, вся сгнившая, как мягкая губка, как детская игрушка, ее можно было мять, она проседала под ударами руки, под нажатием. Мой отец провалился через это крыльцо, как памятник здесь стоял. Я пытался чинить, в Литфонд обращался. Помню, пришел какой-то богатырь с топором и стал делать что-то такое, какое-то крыльцо такое, как будто оно ведет на крышу, такое очень высокое-высокое крыльцо. Почему-то он исчезал. Два удара и исчез. Я думал, когда же у него проснется совесть? И совесть у него просыпалась, как правило, часов в 5 утра. У него какие-то химические мучения были. Я просыпался от стука топора об крыльцо, и часов в 6 совесть его успокаивалась, и он снова уходил. При этом он относился к порученному делу очень серьезно, потому что Ахматова не только нами любима, весь народ тут ее обожает. Я проходил со станции мимо пивной, там, знаете, около станции, и видел, этот Толик сидит, окруженный толпой почитателей. Он говорит: «Сейчас я работаю над Будкой Ахматовой. Выматываюсь страшно». То есть, он морально дико переживал этот период. Выматывался страшно, но ничего не делалось абсолютно. И все бы пропало, если б однажды, сидя на этом крыльце, я не увидел там экскурсию, которую вела наша замечательная Ирина Снеговая, решил послушать еще раз. И мы с ней приехали на кладбище. Она говорит: «Вот, сироты Ахматовой – Бродский, Найман, Рейн, Бобышев». И вдруг я вижу, идет Бобышев, Дима, немножко потолстевший, изменившийся в диаметре, седой, но живой Дима. Мы обнялись, он говорит: «Ну, ты как, тут останешься с экскурсией или с нами поедешь?» И вот такое колебание, историческое колебание, то, что я говорю: «Давай с вами».

В машине, оказался еще один замечательный человек, симпатичный человек в очках, который приехал сюда, мы немножко выпили. Вот он сейчас опять выпивает, Александр Петрович Жуков, который сказал: «Я это безобразие приведу в порядок». Благодаря ему эта Будка восстановлена, и мы здесь собираемся. Давайте поаплодируем ему. А следующая хроника, которая приходит в голову, – это что здесь очень много бывает культурных людей. Приезжают из Омска, из Кемерова. Однажды какой-то режиссер из Москвы приехал, такой очень капризный, такой наглый, сидел вот здесь и говорит: «Что-то мне концепция не нравится, как-то по-новому надо снимать, уже это все старо, отстой, помню. Позже мучил Ахматову здесь. Потом пошел дождь, и он чего-то вышел на крыльцо, и с диким грохотом упал, прокатился по ступенькам. Помню, встал, потер руками и говорит: «Ой, как все не нравится, как мне все надоело, как все плохо». А оператор ему сказал хорошую вещь: «Вадик, ты не прав. Это большая честь гробануться с крыльца Ахматовой. Это лучшее событие в твоей жизни. Ты должен помнить его всегда».

Мы здесь живем именно в таком плане – что для нас даже гробануться с крыльца Ахматовой это большая честь и радость. И последняя хроника, уже сегодняшняя, замечу: вдруг вижу, едет машина. Что делать? Я же не готовился, что-то я не успел. Я метнулся к веревке и снял возмутительно оранжевые защипки, потому что я знал, что Толе Найману это может не понравиться… Мы здесь очень-очень бережно храним память, стараемся писать – не так, как Ахматова, но что-то писать, как-то поддерживать статус этого места. И очень любим видеть здесь всех вас. Пока мы здесь, все будет в порядке.

Крючков приглашает на сцену вокальный коллектив «Dedooks». Руководитель капеллы: «Мы не споем «Бразильскую бахиану», но что-нибудь споем. Так как день рождения Анны Андреевны, мы сделаем свой подарок. Какой умеем. ( Ансамбль исполняет музыкальные номера своего репертуара. )

Павел Крючков: Переключаем регистр. Архивные аудиозаписи. Каждая будет длиться не больше полутора минут, одна только – три минуты. И Найман строго-настрого запретил мне что-либо говорить из истории звукозаписи. Не буду.

Стихотворение, которое прозвучит первым, оно из цикла «Венок мертвым». Под ним подпись, родственная той, что Ахматова оставила под стихотворением «Слушая пение», а именно: «19–20 октября 1961 Гавань (больница). Очень известные стихи, подзаголовок «Комаровские наброски». В записи Ахматова говорит «Комаровские кроки». (Кроки – от французского croquer: быстро рисовать. Заметим, что «Нас четверо» уже читалось в Комарове на вечере 2007 года. —)

Нас четверо

(Комаровские кроки)

Эпиграфы

Павел Крючков: Следующее стихотворение Ахматова, если я ничего не путаю, читала в 64-м году в Италии, когда она получала премию Этна Таормина. Телевидение снимало это чтение, изображение сохранилось, но звука нет. Но голос есть, где она читает это стихотворение, написанное ровно 90 лет тому назад, в 1924 году.

Муза

Павел Крючков: Осенью прошлого года в Англии умер композитор Джон Тавенер. Я не большой знаток музыки, но, по моим понятиям, это был великий человек и гениальный композитор. Он был православный. Очень сильное влияние на него оказала русская культура, знаменные распевы и Стравинский. В 80-м году он написал для оркестра «Басы и сопрано» на стихи ахматовского «Реквиема». А в середине 90-х музыку к пяти стихотворениям. Его любимая певица Патриция Розарио их спела. Послушаем в память о Тавенере, который преданно любил Ахматову, это самое стихотворение «Муза». Его поет по-русски Патриция Розарио.

Пение Патриции Розарио.

Затем Павел Крючков повторяет (пренебрегая «строгим-настрого запретом» Наймана) историю записи стихотворения Ахматовой «Когда в тоске самоубийства» (см. описание вечера 2007 года) и включает прослушивание.

Следующее прослушивание – начала стихотворения «Век мой, зверь мой» Мандельштама (см. описание вечера 2011 года). («Признаюсь честно, – сказал Крючков, – я знал, случайно, что Анатолий Генрихович будет говорить об этих стихах Мандельштама, но в тот момент уже знал и то, что я это привезу. Запись Осипа Мандельштама, причем нигде еще не опубликованную. За что благодарю моих коллег по Государственному Литмузею, которые разрешили это показать».) Первые две строфы его стихотворения 21-го года «Век».

Следующее – стихи Бродского «На столетие Анны Ахматовой» (см. описание вечеров 2012 и 2013 годов).

После чего Крючков предупреждает, «что мы сейчас услышим голос Бобышева. Может быть, когда-нибудь соберется что-то вроде антологии, посвященной этим комаровским встречам, которые, действительно, многим из нас тоже кажутся последними, а они все продолжаются. Как бы там ни было, теперь у нас есть запись и Дмитрия Бобышева. То, что он рассказал, сняли на камеру, звук записали – о встречах с Ахматовой и о том, что он думает по этому поводу. Очень маленький эпизод. О том времени, когда он и все те, которых Ахматова назвала «волшебным хором», появились, и как ему представляется, какой к этому времени стала ее поэтика».