Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

В артистической, после концерта, все расспрашивают, как опера и скоро ли я еду в Чикаго, а я не знаю, что отвечать. После концерта пил шоколад с Linette, а вернувшись домой, написал Стравинскому. Вспомнил Нину Мещерскую, ей сегодня минуло двадцать три года. Где она? В Петрограде ли, жива ли? Мне всегда казалось, что нам ещё придётся встретиться, но она мне совсем далека.

От Волкова письмо. Он ходил беседовать к Harold'y Mac Cormick'y (не моему, а брату его, главному финансёру Чикагской оперы) и, по-видимому, совсем не использовал тех данных, которые я ему дал. Волков пишет, что они «решили дать оперу в будущем сезоне». Какого чёрта они «решили», когда они, не имея больше прав, могут только предлагать, а решать буду я. То, что Mac Cormick сказал, что в финансовом вопросе они будут very generous [29] весьма щедры (англ). , конечно, хороший симптом, но когда я с них потребую пятнадцать тысяч, едва ли они вспомнят о своих щедрых намерениях.

Вечером была у меня Linette, мило и просто.

Говорил по телефону' с Linette. У неё болит голова, но настроение хорошее. Сегодня нам увидеться не удастся - ей придётся сидеть дома, уже и так мать беспокоится, где она всё пропадает.

Крушение «Трёх апельсинов» привело к мысли написать новую оперу на «Огненного ангела». Перечитывал и обдумывал. Опера может выйти увлекательной сильной. Надо ввести весь драматизм и ужас, но не показать ни одного чёрта и ни одного видения, иначе всё сразу рухнет и останется одна бутафория. Также трудность в том, что вся опера зиждется на двух лицах и если оба не будут сходить со сцены в течение целого вечера, то никто не захочет петь эти партии. Надо подумать о сценарии.

Обдумывал сценарий «Огненного ангела», хотя ещё далеко от решения, что примусь за эту оперу. Linette сегодня опять прийти ко мне не может, но мы завтра вместе едем к Сталям.

Днём занимался сюитой из «Трёх апельсинов». Делаю «заговор».

Говорил по телефону с Blanche, с которой видимся редко, но приятно. Она говорит, что от Стеллы не имеет писем целый месяц, а приняв во внимание, что теперь письмо из Лондона идёт месяц, то и два. К тому, что Стелла не пишет мне ни слова, я привык и решил, что это, вероятно, какая-нибудь политика.

Хотя лил дождь, но встретились в десять часов утра с Linette на пристани и отправились к Сталям. И, как полагается, погода скоро разгулялась, глянуло солнце, и мы провели отличный день в деревне. Сталь сказал: «Смотрите, вы с вашим «Огненным ангелом» в католических странах ещё натолкнётесь на скандалы с церковью». Я возражал, что в «Огненном ангеле» нет ничего богомерзского, ни в идее, ни в деяниях, которые будут на сцене. Дал ему читать, чтобы он, подробно ознакомившись, высказал своё мнение.

Вечером проигрывали с Janacopulos романсы Римского-Корсакова, штук тридцать - один хуже другого. Прямо непонятно, как автор «Шехеразады» «Китежа» мог писать такое!

Деникин очистил Харьков и Полтаву. Я как-то за последнее время не следил ним и сегодня, узнав об этом, испугался за маму: ведь так через месяц-другой большевистская волна захлестнёт и Кавказ. Успеет мама выехать оттуда или нет?

Чек отправился через Лондон недели три назад. Будет у неё, пожалуй, через месяц. Все эти соображения не давали мне спать.

Вернувшись в город, нашёл письмо от Johns, в одном смысле неприятное, другом - приличное. Неприятное - ибо ясно, что в этом году опера поставлена не будет. Приятное - что в нём ни слова не говорится об их праве на постановку будущем сезоне, а напротив, всё письмо - попытка оправдаться в нынешнем. Это признак, что они согласятся уплатить мне компенсацию, чтобы получить право постановки на будущий сезон.

Настроение среднее. Я не могу сказать, что я особенно убит отменой «Трех апельсинов», а между тем надо сознаться, что весь мой сезон рухнул и полетел чёрту. Сейчас я как-то без руля и жду дальнейших переговоров с Чикаго, чтоб хотя бы денежно себя обеспечить на будущий год. А если и это не удастся, - результатом моих полуторагодовых стараний в Америке окажется ничего, кроме долгов.

Очень уравнивает моё состояние факт присутствия милой Linette. Linette - то, что я давно искал и то, что мне не удавалось. И я стараюсь рассуждать так: нет оперы, но есть Linette - радуйся ей. А если будешь печалить об опере, то опера от этого не приблизится, зато радость иметь Linette затуманится.

Сегодня Linette провела у меня два часа и была нежна.

По совету Сталя и Наеnsel`я пошёл советоваться к адвокату, Mr.Purrington'у. Purrington мямлил и слюнявил без конца и сказал совсем не то, что мне хотелось, по его мнению, если я доведу дело до суда, то совсем не ясно, что я выиграю дело. Но с другой стороны, если дело дойдёт до суда, то и Чикагская опера должна учитывать, что они могут проиграть. А так как суд длится два года, то обоим выгодно кончать дело мирным соглашением, т.е. продлением контракта за денежную компенсацию. Он советовал мне энергично настаивать на том, что контракт нарушен и право потеряно ими, но разговаривать мягко и ссоры или суд во что бы то ни стало избежать.

Днём наклеивал рецензии, немного подсочинял темы, имея в виду «Огненного ангела».

Вечером был в кинематографе, который при моём пёстром настроении – самое лучшее развлечение.

Опять адвокат. Он написал для меня длинное письмо Johns'у, каковое я раскритиковал и от начала до конца переправил. За это адвокат стал меня уважать, и, пока письмо переписывалось заново, угощал меня завтраком в адвокатском клубе. В письме - изложение причин, почему я требую компенсацию. Выяснение же всех обстоятельств и главный разговор будет двадцать девятого декабря в личном разговоре, когда я приеду в Чикаго на recital.

Мой палец ещё не проходит и начинает болеть, если играешь много. Поэтому стараюсь много не играть. Мало-помалу сочиняю темы в связи с образами и «Огненного ангела».

Обедали с Linette.

От мамы письмо, восемь страниц, от двадцать седьмого сентября. Письмо, полное любви и отчаяния. Мама почти ослепла. Я ужасно расстроен. Вся надежда, что она скоро получит мой чек в сто фунтов и выедет в Америку. Посылаю ей телеграмму через российское посольство в Константинополе. Может быть, дойдёт.

Днём ездили к Сталям. Сегодня рождение Vera. Но настроение было нервное и подавленное.

День протёк в деревне мирно и тихо. Вера - Сталь, Linette - я.

Кампанини умер. Это большая потеря для Чикагской оперы и для меня, ибо неизвестно, какой ветер у них подует после его смерти. Но меня больше волнует вопрос с мамой. Вечером со Сталем обсуждали «Огненного ангела». Он подал несколько хороших мыслей, и мы совсем удачно распланировали оперу на семь недлинных актов. Идея этой оперы становится чем-то более определённым и осязательным.