Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Между тем, Цуккер шагал рядом и, захлёбываясь, объяснял:

- Вот прошёл такой-то, это министр того-то, а вот здесь Ленин сделал то-то, а вот тут живёт Демьян Бедный.

- Скажите пожалуйста, как важно, в самом Кремле, - сказал я.

- Он старый коммунист, - объяснил Цуккер, но жить в Кремле вовсе не так удобно, ибо если он хочет пригласить кого-нибудь к себе, то постоянная возня с пропусками.

После ряда длинных коридоров одного из огромных кремлёвских зданий несколько министерского типа, мы остановились у двери Каменевой. Нас ввели в переднюю, довольно нелепую, а затем в огромную и очень комфортабельную комнату с великолепными креслами и диванами, и множеством шкапов и полок с книгами. Ввели нас с лёгкой торжественностью, чувствовалось, что мы в высоком месте и почтение носилось в воздухе.

Сама Ольга Давыдовна показалась мне живой и приятной дамой, несколько американского типа, в чём, однако, Пташка со мной не согласилась, не находя её ни приятной, ни американской. Тут же был Карахан, затем явился Литвинов с женой. Оба они очень любят музыку, и кое-что понимают в ней. Карахан объявил мне, например, что у него в Китае было Duo Art и среди роликов много сделанных мной и что по вечерам, отдыхая от своей работы, он любил слушать мои сочинения. Страшно трогательно: Карахан, насаждая китайскую революцию, черпал свой отдых и новые силы под звуки моих сочинений.

Цуккер осторожно подполз ко мне и дал понять, что хорошо было бы, чтобы я немного поиграл, что я и сделал, даже не без удовольствия, так как всем присутствующим, по-видимому, очень нравилась моя музыка. Я им играл главным образом мелкие вещи, в промежутках между которыми шли беседы с Литвиновым и Караханом. Они расспрашивали про заграницу и про мои впечатления об СССР. А я им ругал то, что плохо за границей, и хвалил то, что хорошо в СССР, не выходя, разумеется, из рамок искусства. И таким образом выходило, что мы в сущности во всём согласны.

После этого хозяйка пригласила пройти в столовую поужинать. Стол был сервирован ни богато, ни бедно, но, во всяком случае, беспорядочно. На салфетках стояли инициалы A.III. Подавала горничная, но её звали по имени и отчеству. Кроме Литвинова и Карахана за столом ещё несколько человек, мало замечательных, в том числе сын Каменевой, совсем молодой человек, и его жена, ещё моложе, с виду девочка лет пятнадцати, но на самом деле несколько старше. Она ученица балетной школы и очень интересуется моей музыкой, но, к сожалению, вернулась домой сегодня слишком поздно и не слышала моей игры.

После ужина Каменева просит меня поиграть специально для этой девицы. Тут я решаю, что надо держать тон и отвечаю, что сейчас уже поздно, что, кроме того, устал. У девицы капризно вытягивается лицо. Я назидательно говорю:

- Надо возвращаться домой вовремя.

Но она, оказывается, не могла вернуться вовремя, так как должна была где-то танцевать. Я говорю:

- В таком случае вы меня услышите на одном из ближайших концертов.

Но оказывается, что по вечерам она вообще занята, и Каменева всё-таки просит меня сыграть ей. Я отвечаю несколько нетерпеливо:

- Я тоже занят завтра утром на репетиции и мне нужно иметь свежую голову и крепкие пальцы, - и прибавил: - если вам очень хочется меня слышать, то вы всё равно сможете устроиться, а если не сможете, то значит вам вовсе не так хочется меня слышать. В таком случае не стоит, чтобы я вам играл и сейчас.

После этого начинаю прощаться. Кажется, разговаривать с принцессами крови не полагается так и моё упорство произвело на Каменеву неприятное впечатление, но я рад, что поставил девчонку на место.

Однако уйти сразу не приходится: оказывается, что уже первый час ночи, наш же пропуск годен только на тот день, на который он выдан, то есть до двенадцати часов, а без пропуска обратно не выпустят, поэтому надо звонить в комендатуру о новом пропуске. Литвинов любезно предлагает подвезти в своём автомобиле, так как он живёт вне Кремля.

- Со мною у вас пропуска не спросят, - прибавляет он.

Словом, ещё пьём чай, и я нетерпеливо жду, когда приедет за Литвиновым автомобиль, потому что мне хочется спать, а завтра рано репетиция. Наконец докладывают, что автомобиль подан, мы прощаемся с Каменевой и идём по бесконечным коридорам. Мадам Литвинова почему-то несёт свои ботинки в руках, кажется, потому что они грязные и она не хочет пачкать коридора. В просторный лимузин Литвинова нагружается он с женой, я с Пташкой, Карахан и Цуккер.

- Как я люблю этот тихий Кремль, - мечтательно говорит жена Литвинова.

Зная, какую бурную деятельность проявляет этот Кремль, мне курьёзно слушать это наивное восклицание.

В кремлёвских воротах часовой останавливает наш автомобиль. Литвинов, Карахан и Цуккер вынимают свои постоянные пропуска. Мы сидим, забившись вглубь автомобиля. После этого автомобиль трогается дальше, и Литвинов отвозит нас в «Метрополь».

Дома мы ещё делимся впечатлениями. Пташка справляется, кто этот любезный чёрный господин, который так тряс её руку. Я объясняю, что это тот самый Карахан, который возмутил весь Китай. Пташка изумлена и передаёт забавный разговор жены Литвинова.

- Вы знаете, - говорила ей последняя, - в Париже так трудно с шофёрами: ведь там все белые шофёры.

Пташка только что собиралась ей объяснить, что в Париже чёрных почти не бывает и что только в Нью-Йорке разве есть негры среди шофёров, но жена Литвинова пояснила свою мысль:

- Ну конечно, каждый третий шофёр - врангелевский офицер и того гляди, когда дам адрес советского посольства, откажется везти, да ещё надерзит.

Затем мадам Литвинова пригласила Пташку непременно навестить её, по-видимому, пленённая возможностью поболтать по-английски.

В девять часов репетиция с оркестром и учение 2-го Концерта. По окончании репетиции спрашиваю у Цейтлина совет, принимать ли предложения Тутельмана на шесть концертов по Украине. Тутельман, тот самый, который приезжал два года назад в Париж вместе с Б.Б.Красиным и который мало понравился мне во время парижской встречи, пользуется неважной репутацией и в Москве. Год назад он не без скандала вылетел из Росфила, но, будучи человеком крайне ловким, попал в дирекцию Украинских Государственных театров. На мой вопрос Цейтлин сказал, что Тутельман, конечно, маложелательное лицо, но поскольку он предлагает контракт от имени Украинских Гостеатров, обмана быть не может, а раз он обязуется платить в долларах и гонорар предлагает хороший, то можно согласиться.

Возвращаясь в «Метрополь», встретил Меклера. Он был в большом волнении, ибо ему не хотелось уступить меня Тутельману, между тем он уже пронюхал, что Тутельман ходит вокруг меня. Меклер горячился, предлагал по тысяче рублей за выход в провинции, а в Москве и больше, и даже совал мне в руку в виде задатка, без расписки, тысячу рублей, лишь бы закрепить дело. В подтверждение того, что он международный менеджер, показывал телеграмму от Жиля Маршекса, в которой последний соглашался на двадцать концертов по сто десять рублей за концерт. Бедный Маршекс, так хваставшийся в Париже своими потрясающими успехами в России: сто десять рублей, да ещё полупочтенного импрессарио! Впрочем, на французский взгляд это уже кое-какой гонорар. Несмотря на международную телеграмму и на гонорар в десять раз больше против неё, я возвратил Меклеру сунутые мне в руку тысячу рублей и отделался от него неопределёнными восклицаниями.