Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

На репетицию я попал к самому началу Восьмой симфонии Мясковского, которая показалась мне очень интересной, интереснее предыдущих, кроме Шестой, которую я не слыхал. Но всё же есть четырёхтакты с секвенциями и перестановками голосов из баса вверх и сверху в бас. Есть и чрезмерная растяжка, особенно в заключении анданте. Очень хорошо играет труба в первой части. В скерцо недостаточно маркировано «раз», это отчасти недостаток оркестровки, который, однако, может быть выправлен исполнением.

Сегодня была вторая репетиция и, хотя Малько всячески старался, играли прескверно. Я сидел рядом с Мясковским за его черновой партитурой. Когда оркестр врал, Мясковский охал и хватался за голову, вообще очень переживал все промахи, хотя, казалось бы, мог уже привыкнуть к тому, что на первых репетициях новые вещи всегда звучат ужасно. К концу симфонии пришёл Асафьев, оба они остались поговорить с Малько, я по окончании симфонии вернулся в отель, взяв с них слово, что они придут ко мне завтракать.

Пока сервировали завтрак, я их щёлкал фотографическим аппаратом, благо был светлый день.

После завтрака Мясковский уехал, а мы с Асафьевым отправились в управление Актеатров: там сегодня заседание с Экскузовичем, Радловым и Дранишниковым по поводу «Трёх апельсинов» в связи с возможностью весенней поездки в Париж. Экскузович заявил, что он почти уверен в этой поездке и что у него в портфеле (тут он ударил по портфелю рукой) лежит даже бумага о ней, но что по горькому опыту он будет только тогда считать поездку состоявшейся, когда они сядут в вагон. Далее Экскузович справился, передал ли я Дранишникову и Радлову лист с моими замечаниями и заявил, что главные переделки должны коснуться, конечно, художника. Может придётся сделать совсем новые декорации и при том в само! Париже, так как там материал дешевле.

Мне задавалась масса вопросов, входя иногда в такие детали, что я начинал путаться и не знал, что говорить. Затем Экскузович обменялся со мной письмами о том, что я предоставляю ему право первого представления «Игрока», и пообещал доставить мне партитуру «Игрока» в Москву до моего отъезда за границу. Её не дали теперь же, потому что решили предварительно переписать недостающие части.

Простившись со всеми, я возвратился в отель, где постепенно набилась масса народу: Малько, Лидуся, ездившая с Пташкой выбирать меха, Катя Шмидтгоф, кокетничавшая Тамара Глебова, молчаливая Алперс. В конце концов я спохватился, что уже поздно, а у нас ничего ещё не собрано.

- Господа, умоляю вас, моментально уходите, иначе мы прозеваем поезд! - закричал я им.

- Вы с таким убеждением нас выпроваживаете, что на вас нельзя даже обидеться, - несколько разочарованно сказала Тамара.

К поезду поспеваем с трудом, но вовремя. Провожают Щербачёв и Миклашевский: Щербачёв - просто по доброму расположению, а Миклашевский, жалуясь, что ему не дают здесь хода и надеясь через нас зацепиться как-нибудь за заграницу.

На этом месте прерывается мой сокращённый дневник и последующее пребывание в Москве восстановлено по записям Пташки и другим документам, вследствие чего какие-нибудь факты могли оказаться пропущенными, хотя сообщённые - несомненно точны.

По приезде в Москву из Ленинграда мы попали в тот же номер «Метрополя», в котором жили до сих пор. Я сейчас же отправился на репетицию, так как теперь из ведения Персимфанса я переходил в ведение Ассоциации Современной Музыки, во главе которой стоял Держановский. Это учреждение имело меньшие возможности, чем Персимфанс, а потому им приходилось довольствоваться объедками, оставшимися после Персимфанса. Платили они тоже меньше, но я, памятуя старую дружбу с Держановским, был галантен и заявил, что они заплатят мне то, что им удобно. При своей ловкости Держановский всё-таки умудрился устроить два концерта с почти что новой программой. Первый концерт был симфонический и им дирижировал, конечно, Сараджев, ибо Держановский и Сараджев по-прежнему неразлучны. На репетицию этого концерта я и отправился сегодня.

Сараджев за эти десять лет не пошёл в гору, а скорее опустился; недостаточно хватает оркестр и того тратит времени на разговоры. Это не только моё мнение, но и Мясковского. Жалко, ибо он всё-таки отличный музыкант и остаётся неплохим дирижёром.

Сегодня репетировал «Классическую» Симфонию. Это будет её первое исполнение в Москве - Держановскому удалось уберечь её от Персимфанса. Колонный зал, в котором происходила репетиция, был украшен полосами красной материи, ниспадающими вертикально рядом с колоннами. Это соединение красных полос с блестящими белыми колоннами напоминало какое-то бланманже красное с белым. Опять любовался залом и думал, который же красивее - этот или ленинградский.

После репетиции мы с Пташкой повели Сараджева и Держановского в ресторан на Пречистенке есть блины, а затем, расставшись с ними, отправились к тёте Кате, которая в наше отсутствие наконец прибыла из Пензы и остановилась у Нади.

Встреча была очень трогательная. Тётя Катя превратилась совсем в старушонку (ещё бы, ей шестьдесят девять лет), однако, несмотря на свою парализованную ногу, она была необыкновенно бодра и сохранила всё своё очарование. Кузина Катя подёрнулась сединой. Её глухота мешала более непосредственному общению с ней. Пташка им очень понравилась, и они ей.

Вечер у нас был свободным, и мы решили отправиться на концерт Метнера. Метнер прибыл в СССР несколько позднее меня и совершал свой цикл концертов приблизительно в тех же городах, что и я, хотя и с гораздо меньшим треском: за ним не шла толпа и не шли передовые музыканты, которые так удачно соединились в моём случае, но зато за Метнера держалась группа старых теоретиков и профессоров Консерватории, которые даже поднесли ему адрес по старой орфографии, чтобы этим подчеркнуть свою точку зрения.

Сегодняшний концерт Метнера происходил в Большом зале Консерватории. Играл он по обыкновению хорошо, но скучновато. Загубил же концерт хромой певец, который скрипучим и неясно интонирующим голосом пел цикл однообразных романсов и тем вогнал нас в спячку.

В антракте мы удрали к Цейтлину, который помещался тут же, почти что против артистической; заболтавшись, просидели у него остаток концерта. Все же говорят, было с одобрением отмечено, что я появился на концерте Метнера, ибо сам Метнер, вместе с окружающей его кучкой, пылал ко мне нескрываемой враждой.

Дома нашёл телеграмму от Дягилева и ещё одно анонимное женское письмо, пересыпанное развязностями и цитатами из Уальда, с предложением, если «да», то сыграть на «бис» скерцо из «Трёх апельсинов»; тогда при выходе из концерта меня встретят.