Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Поезд тронулся. Был чудный, ясный мартовский день, с косыми лучами заходящего солнца.

Утром сначала русская, потом польская граница, прошедшая без приключений. После того, как мои запечатанные пакеты прошли через таможню, их можно было распечатать и сложить в сундук. Таможенный чиновник знал, кто я, и, похлопав рукой по сундуку, пошутил:

- Чем наполнен сундук? Апельсинами?

Затем он объяснил, что во время отпуска ездил в Ленинград и хотел попасть на «Любовь к трём апельсинам», но почему-то это не удалось.

На польской границе мы пересели в международный вагон прямого сообщения на Париж, новенький как с иголочки. Можно подумать, что заграничные люди нарочно щеголяют им перед некоторой потасканностью русских вагонов.

Вечером Варшава и довольно длинная остановка, во время которой мы успели пообедать с мадам Гросман. Варшава здорово подтянулась за последние годы, и из довольно провинциального города начинает делаться похожей на европейскую столицу.

Утром Берлин, где хочешь-не хочешь, надо было остановиться для того, чтобы взять бельгийскую транзитную визу (в России бельгийского консульства нет). Опять Вебер, Таня Раевская и Саша, который, впрочем, ничем особенным не блеснул.

В отеле Fьrstenhof мы столкнулись с Сашей Черепниным и его женой. Вид этой пары, молодого мальчишки и старой богатой дамы, меня сразу же привёл в ярость. Сашенька Черепнин концертировал в нескольких городах, играя, между прочим, мою «Балладу» с виолончелью, о чём он и поспешил сообщить мне.

Я сказал:

- Ну, вероятно, играли её так же плохо, как в Париже.

Сашенька оторопел. Между тем я стал торопить Пташку кончать её разговор с «Луизитой», говоря, что мы торопимся обедать и нам некогда разговаривать. Словом, мы быстро расстались, причём Пташка была возмущена моим поведением, я же отвечал, что не могу их видеть вместе.

Пообедав с Таней, Сашей и Вебером в каком-то большом, но, как оказалось, подозрительном кафе, мы вечером выехали в Париж, разорившись на «Норд-Экспресс».

В девять наш Nord пришёл в Льеж, где длинная остановка (глупо: мчались сломя голову, а здесь стоим). Встречали нас Андрюша и Жермэн и повезли к себе пить кофе. У них довольно милое Рено, которым Андре сам правит. Бришаны переехали в новый отличный дом - дела идут хорошо. В 3.30 Париж. Встречают Пайчадзе и Грогий, последний небритый, нелепый. Комнаты нам в отеле не задержал, хотя я писал и телеграфировал об этом. Я рассердился и с места пробрал его. Что за секретарь. Пайчадзе сказал: «Правильно, надо подтягивать». Впрочем, в Victoria Palace оказался хороший номер. Очень устали. Пташка хотела было поехать к Святославу, но потом решила отложить до завтра. Поговорили с ним по телефону. Он что-то мило пролепетал. В семь часов вечера позвонил мне Дягилев, который узнал о моём приезде и телефоне от Пайчадзе. Он знает о моих успехах в России, поздравляет с ними и желает немедленно меня видеть, чтобы переговорить о делах, а то на днях уезжает в Монте-Карло. Я сказал, что сегодня мы у наших друзей Самойленок и что самое простое, если бы он туда приехал; хоть он их не знает, но в его приезде не будет ничего позорного, так как у них бывает и Стравинский, и Дукельский, и Ларионов. Дягилев справился, есть ли там угол для разговоров, и по получении утвердительного ответа, сказал, что приедет. Вероятно, слухи о моих российских успехах достигли его очень явственно, если он и звонит, и соглашается приехать в незнакомый дом для переговоров. У Самойленко было очень приятно, они, разумеется, закидали вопросами и с интересом рассматривали московские конфеты, которые мы им привезли. Дягилев, впрочем, не появился: позвонил Нувель и сообщил, что у него на груди разыгрался нарыв.

Ближайшими задачами по приезде в Париж были: найти меблированную квартиру, где можно было бы прожить до лета, и купить автомобиль. С автомобилем выходило будто чуть неловко: наработали в голодной и ободранной России и бац, автомобиль. Но на это было некоторое, полуудовлетворительное объяснение: автомобиль я приторговывал и до поездки в Россию, и не на русские, а ещё на американские деньги. Если же теперь я мог свободнее купить его, то потому, что русские деньги мне обеспечивали жизнь и давали возможность более безоглядно тратить американские на автомобиль. Не очень убедительно, но всё же.

По обоим вопросам дороги скрещивались у Бенуа, ибо он говорил, что в апреле уедет в Россию (нельзя ли получить его квартиру?), а его beau-fils [294] Зять (фр). Браславский был специалистом по автомобильной части и, следовательно, мог дать хорошие советы.

Съездив в Ville d`Avray к Святославу, который цветёт и вообще отлично перенёс наше отсутствие в семье сайентистов, я отправился к Бенуа. А.Н. был страшно мил, как всегда, тысяча вопросов о России, но сам он туда пока не едет, стало быть отпадает вопрос о квартире, а Браславского он видел несколько недель назад и телефона его не знает.

Вечером я обедал с Дягилевым, шли разговоры о моём балете, о приезде Якулова, о моей поездке в Монте-Карло для разговоров с Мясиным, которому Дягилев поручает постановку «Урсиньоля» (чему я очень рад, так как Баланчивадзе казался мне слишком эротичным и потому дряблым), словом, балет мой ставится вовсю, на все четыре ноги. Я принёс с собою записную книжку, привезённую мною из Москвы, из чемодана, хранившегося у Мясковского, в которую заносился дневник моей поездки в Италию в 1915 году к Дягилеву на предмет «Алы и Лоллия» и «Шута», и теперь, между двумя блюдами, читал оттуда отрывки, в которых описывался Дягилев и мои разговоры с ним. Нувель и Кохно смеялись, я хохотал больше всех, а Дягилев делал сердитый вид и говорил: «Совершенно верно, очень хорошо, что я так сказал, так и надо, я и теперь сказал бы то же самое».

Браславского мы вскоре разыскали и вместе с ним объехали главнейшие автомобильные магазины: Рено, Пежо, Доннэ, Фиат. Очень милый 10-сильный открытый Фиат, но дорог, хотя вообще цены на Фиаты заметно упали благодаря падающему франку. Видя, что мы интересуемся Фиатом, но что он нам дорог, Браславский предложил посмотреть два подержанных Фиата, которые он знал и которые мог рекомендовать.

Отложив этот осмотр до следующего дня, я пошёл к Башкирову, который бомбардировал меня письмами, ждал в отеле и вообще всячески хотел видеть. Застал я его, разумеется, в постели, так как он ездит ночным шофёром, а днём спит. Он чрезвычайно взволновался моим намерением купить автомобиль, сказал, что это не надо делать никоим образом через Браславского, о котором он кое-что слышал, и даже не очень хорошее, а через Руднева, на такси которого он ездит по ночам. Руднев - бывший профессор механики в императорской авиационной школе и сам очень известный лётчик. Эмигрировав после революции в Париж, он на последние деньги купил себе такси, днём сам эксплуатирует его, а ночью уступает Башкирову за пятьдесят франков в ночь. Так как эта машина его последний ресурс, то он бережёт её как зеницу ока, сам чистит и чинит, прислушивается к каждому шуму и стуку в моторе, и уж, конечно, понимает в устройстве автомобиля как никто. Кроме того, честнейший и серьёзнейший человек. Мне эти доводы показались убедительными и на другой день я с Рудневым, действительно очень милым и серьёзным человеком, отправился смотреть рекомендованные Браславским подержанные Фиаты. Фиаты оказались дрянью, и когда Леля позвонила Пташке с вопросом, последняя ответила, что Серж говорит - это не автомобили, а умывальники. Леля даже переспросила от удивления, и затем Браславские скрылись с горизонта. Затем я по объявлению нашёл Деляж, очень хороший, - и марка-то какая! Когда я как-то во время падения германских денег ехал из Ettal'я в Париж, со мною в купе сидел какой-то шикарный венец, которого патрон послал в Париж купить Delage. В то время это выходило на австрийские деньги несколько миллионов, но самодур-хозяин хотел не что иное, как Деляж. «Вы ведь знаете, что такое Деляж?» - вдруг небрежно бросил он мне. И хотя я не знал, но тон его был таков, что я поспешил ответить: «О да, конечно». С тех пор я уважал эту фирму, - а теперь вдруг возможность самому владеть Деляжем! Я привёл Пташку и Руднева, но Руднев нашёл, что хоть недурно, однако, не находка, когда же мы зашли ещё раз, то автомобиль был уже продан. Тем временем за дело принялся Б.Н. и целый день ходил по гаражам. Он вскоре действительно нашёл очень элегантный Panhard, тоже отличная марка, к тому же с литерами SLP на радиаторе, т.е. как раз литеры Пташки и мои. Мы его пробовали в Булонском лесу. Мотор пел отлично и шёл хорошо, но внутри автомобиль был какой-то неуютный, жёсткий, высокий. Решили пока не спешить и поискать ещё что-нибудь.