Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Утро опять провёл с Мясиным, беседуя о балете. Казалось, сначала было трудно сторговаться, когда, например, в первом номере я видел стихийную народную волну, а Мясин борьбу бабы-яги с крокодилом (по Ровинскому). Но затем он объяснял, что, разумеется, не будет ни бабы-яги, ни крокодила, но он берёт это за основу для получения стихийности. Днём Дягилев был занят спектаклем, а вечером уехал в Ниццу о чём-то говорить со Стравинским – очень жаль, мог бы больше времени посвятить разговорам о моём балете. Но он, кажется, верит Мясину и представляет ему свободу творчества. Мясин предложил новое название: «Pas d'acier», которое я сейчас же перевёл «Стальной скок». Название мне понравилось. Но Дягилев не одобрил: «Pas d'acier» точно «Puce d'acier» («Блоха» Лескова).

Дягилев рассказывал про «Эдипа», которого он вчера в первый раз слышал от Стравинского. Играл автор, подыгрывали два сына, один справа, другой слева, и все пели. Дягилев в восторге, но, по-видимому, не всё ему нравится - длинно и несценично. Дягилев хочет предложить дать в первый раз не со сцены, а без сцены. Затем Дягилев объявил мне, что раз я уж ни за что не даю ему романовской увертюры, то он согласен взамен уступить мне право на «Стальной скок» для России с первого января 1928 года, если его Луначарский об этом попросит. Я согласился. «Pas d'acier» сегодня оказался похожим на «Pas d'argent» [296] «Серебряный скок» или «Денежный скок», argent по-французски деньги, серебро. , но всё-таки это лучше, нежели предложенное Дягилевым «Стрекоза и Муравей».

В три часа я выехал из Монте-Карло в Париж.

Возвращение в Париж.

Вечером французская премьера моего Квинтета. Сыграли хуже, чем в Москве, неуверенно и без огня. Но среди музыкантов - успех. Марнольд, Пуленк, Прюньер и другие говорили, что Квинтет - одна из лучших моих вещей.

Квартира на 5, avenue Frémiet очень симпатичная и удобная. В неё же поселили Грогия, как прозвал Святослав Горчакова. До завтрака я работал: в четыре дня оркестровал добавочный номер для Дягилева, затем принялся доделывать пятый акт. К пятому мая он был значительно подвинут, виднелся конец. Вообще с «Огненным ангелом» я завяз невероятно. День после полудня обыкновенно посвящался автомобилю. Б.Н. взялся быть моим профессором. Я был уверен, что всё выученное на Рождество забыл, но поехал я сразу недурно, и на второй день уже правил автомобилем за городом, под руководством Б.Н. Вскоре мы начали делать поездки в окрестности, беря с собой по очереди друзей и знакомых: Марию Викторовну, Пайчадзе, Самойленко etc. Двадцать третьего апреля, в день моего рождения, сделали большую поездку с Самойленко в Орлеан и дальше до замка Chambord, того замка, из которого последний Бурбон прозевал возможность вступить на престол. Ночевали в гостинице у замка. На другой день побывали в Blois и к вечеру вернулись в Париж. Правили по очереди, Б.Н. и я. Я доводил скорость до 75 км/час. Самойленки были очаровательны. Все эти поездки омрачались лишь тем, что Пташка не переваривала Башкирова, и отсюда рождались семейные сцены.

В конце апреля я попробовал выезжать самостоятельно, что вызвало ряд малых аварий: помял крыло, выезжая из гаража, вонзился в автомобиль турецкого посольства, следовавший впереди меня и слишком быстро замедливший ход, вырвал зубы у шестерёнок заднего моста вследствие толчка при демараже [297] Трогание с места, от démarrage (фр). . Последнее вызвало четырёхдневную починку и расход в полторы тысячи франков, и, кроме того, некоторую деморализацию и робость при последующем управлении. Вообще же благодаря автомобилю я не потерял контакта с весною, ибо почти каждый день выезжал в поля и леса, что очень меня радовало.

Ездил концертировать в Магдебург, мне очень не хотелось, но отказываться было неудобно. Я рассчитывал, что выйдет заскок с визами, но визы устроились и сегодня в 8.20 утра я выехал в Магдебург. В Аахене надо было ждать с четырёх до восьми часов, я купил план и ушёл гулять в загородные сады. Была чудесная весна и я прогулял всё время, кое-что придумывая в либретто.

В восемь часов подали спальный вагон, и я отправился дальше.

В семь часов утра Магдебург. Так как репетиция только в двенадцать, то я, умывшись и переодевшись, опять пошёл бродить по паркам. Когда чудная погода, весна, всюду цветут деревья, такие прогулки - одно наслаждение.

В двенадцать я был на репетиции. Дирижёр Beck моих лет. Я его встречал в Берлине на премьере «Апельсинов». Он здесь борец за новую музыку – против провинциальных рутин Магдебурга. После репетиции я вспомнил, что перед отъездом я получил от Вебера письмо, сообщающее о предстоящей премьере балета в берлинской Staatsoper, поставленного под «Скифскую сюиту». Я попросил Бека позвонить в Берлин Веберу - не сегодня ли. Оказалось точно, сегодня. После чего я отправился в Берлин, до которого два часа в скором поезде. У Вебера было два кресла, так что в администрации театра даже не знали, что я в зале. После двух скучных вещей шла «Скифская сюита» (без изменений), к которой балетмейстер Терпис приглядел какие-то сцены из Данте с демоническими силами, терзающими души, и ангелом, их освобождающим. Вышло не хорошо и не плохо, но всё же менее плохо, чем я ожидал. Соединять Данте со скифами - задача довольно сомнительного вкуса. Успех был, но средний. Вещь шла в конце спектакля, и публика устремилась в гардероб. После спектакля я за кулисы не показался. С Вебером пошли ужинать в кафе.

Переночевав в Furstenhof'e, встал в семь и отправился обратно в Magdebourg. Там публичная репетиция, но народу мало, меньше ползала. Причина: окончание сезона и хорошая погода в воскресенье, все предпочитают ехать за город. Прошло ничего, был успех (четыре вызова). Днём Бек и я тоже собрались за город и совершили прогулку пешком в пятнадцать километров, вернувшись обратно по Эльбе на пароходе. Прогулка вышла отличная, но на пароходе было тесно. Вечером был у знакомых Бека, художника с женой - милые, простые и культурные люди.

Вчера я спросил у Вебера, почему за «Скифскую сюиту» я получаю в Staatsoper только 1,5% со сбора. Вебер объяснил, что Statsoper платит 3%, но из них половину забрал себе Terpis. Хапнул много, но иначе он не хотел ставить. Недурно? Впрочем, Вебер поступил правильно, пойдя навстречу выжимателю, ибо мне и издательству полезно, что моя вещь в репертуаре Staatsoper, платят же там так немного, что, в сущности, невелика разница, получу ли я на проценты больше или нет.

Писал открытки, покупал обратный билет, догонял дневник и, чтобы не терять времени, починил зуб. Концерты в 7.30 вечера. Играли лучше, чем вчера, хотя Бек кое-где махнул не вовремя. Успех, довольно живой. Мы с Беком несколько раз выходили кланяться. От вчерашних дам - тюльпаны. «Лучше красные цветы, чем синие руки». С концерта я - в отель, переоделся, уложился, поел и в десять часов вечера выехал в Париж, провожаемый Беком и двумя дамами: женой художника и её сестрой. В спальном купе было ужасающе душно - еле заснул.