Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

За эти дни Башкиров и Руднев довольно часто завтракали и обедали у нас в отеле, обсуждая в это время различные марки автомобилей, их достоинства, а также возможности покупки по случаю.

Утром был в издательстве, исправлял с Конюсом партию скрипки во 2-й Симфонии. Вернувшись домой, застал Башкирова: он нашёл замечательный автомобиль марки Ballot, одной из лучших во Франции, за двадцать семь тысяч, а новый, говорят, стоит восемьдесят пять. Поехали смотреть с Рудневым, ездили пробовать, идёт отлично: 90 вёрст в час шутя. Руднев одобряет машину (авторитет). Сидеть удобно. Внешность отличная. Решили купить и дали три тысячи задатку. Как-то не верится, что я теперь собственник такой большой машины! Я в самом деле заработал довольно много денег. Вечером у нас в отеле обедали Руднев, Башкиров и супруги Пайчадзе. Спрыснули обновку двумя бутылками шампанского.

Кончил переделку хода. Заявил Пайчадзе, что Симфония готова к печати, но он опять мнётся: и дорого, и недоходная вещь. Я рассердился. Это в конце концов невыносимо. Когда же меня начнут безоговорочно печатать! Я заявил, что Симфонию надо гравировать немедленно - и точка.

Ходили с Башкировым смотреть автомобиль. Его подчищают и подправляют. Обедали у Кошиц. Марочка, которой пятнадцать лет, но которая выглядит восемнадцатилетней девицей, выучила и играла мне «Гавот» Ор.32 – очень здорово. Мария Викторовна объявила, что Боровский зовёт её в Москву и она туда едет. Перед нашим отъездом в Россию она говорила, что не понимает, как мы можем ехать в Эсесерию, и что если Боровский отправится, то она умывает руки, а теперь лихо собралась сама. Я сказал ей об этом, она смутилась.

У Пташки дурное настроение: она не любит Б.Н., и её раздражает, что в связи с автомобилем он так энергично выплыл на сцену. Но ведь он же нашёл отличную машину. Заплатив деньги и выполнив формальности, мы в автомобиле (Башкиров у руля) подъехали к издательству. Взяли там Пташку и Пайчадзе и поехали в Bois. Там подобрали на скамейке Гречанинова и катали его. Он спросил: «Это что же, результат поездки в Россию?» Я ответил: «Нет, это налаживалось до неё». Затем мы с Б.H вдвоём ездили в St.Germain. Машина идёт отлично. Он правил осторожно, так как не знает ещё машины, да к тому же она ещё не застрахована. По возвращении из Монте-Карло я беру несколько добавочных уроков (а то я уже всё забыл) и начинаю ездить самостоятельно. Поставили автомобиль в русский гараж, по рекомендации Руднева. Там им любовались, оценили тысяч в сорок, не меньше.

Вечером с Пташкой были на Wednesday Meeting [295] Пятничная Встреча (англ). в Christian Science Church. Я в первый раз. Было интересно и волнующе слушать свидетельства исцелённых. Видел Miss Crain, она сказала, что надеется скоро увидеть меня у себя.

Переезд из гостиницы на квартиру: 5, avenue Frйmiet. Укладка вещей. Пташка стонет. Затем съездили в Sиvres и привезли Святослава. Хозяйка по нём плакала, а он был очень доволен. Квартира приятная, удобная; из двух комнат окна в сад, а оттуда на Сену. Наскоро собрался и, поручив Башкирову красить автомобиль, в полвосьмого вечера отправился в Монте-Карло - по приглашению Дягилева натаскивать Мясина на темпы и выяснять линию постановки, так как он видит сюжет по-своему. Дягилев оплачивает мне билет первого класса и кушетку. Поезд очень быстрый. Думал, будет пусто, так как теперь скорее едут из Монте-Карло, чем в Монте-Карло, но оказалось совершенно полно. Б.Н. провожал на вокзал и не без зависти глядел на поезд, весь из вагонов первого класса и идущий в самоё Монте-Карло - царство рулетки и, стало быть, с его точки зрения, безграничных возможностей.

Соседи зашевелились рано и не давали спать. Читал «Повести Белкина», издание 1830 года, книжку, которую Нувель просил отвезти Кохно. Читал с удовольствием, я совсем их забыл. И всё же мир Пушкина, особенно в таких вещах, как «Выстрел», мне совершенно чужд.

В 12.30 Монте-Карло и Кохно на вокзале. Поселился в скромном отеле Ravel с окном на море. Завтракал с Дягилевым. Впрочем об «Урсиньоле» много не говорили, как будто я не для того приехал. Отправились на репетицию «Жар-птицы», которая возобновляется к XX юбилею Дягилевского балета (и «Птицы») в новых декорациях Гончаровой, - бледных в первой картине и очень красивых в конце. Появился Стравинский - из Ниццы. Оркестр захлопал ему и он сделал ручкой. Меня Стравинский приветствовал с успехом в России немного выспренно и искусственно.

После репетиции поехали в Menton на автомобиле Стравинского. У него их два: маленький Рено, старый, но недавно наново выкрашенный, и новый, огромный и дорогой Гочкис. Сейчас под рукой был первый, но в него нагрузилось шесть человек: правил старший сын Стравинского, рядом с ним сидели Стравинский и Кохно, а сзади - муж и жена Риети и я. На каком-то повороте сын въехал крылом в стену. Могли бы опрокинуться, тогда выбыло бы из строя сразу довольно много композиторов. Стравинский всю остальную дорогу волновался и кричал: «Федя, осторожней, видишь коза?» В Ментоне пили чай (я платил), затем вернулись домой. Вечером были на дягилевском спектакле. Стравинский познакомил со своим вторым сыном, Святославом. Я сказал: «Как жаль, что наши сыновья содержат в своём имени осла». Стравинские не поняли, я расчленил слово «Святослав». Стравинский криво усмехнулся и ушёл.

Утром встретились с Мясиным и, сидя на солнышке перед казино, обсуждали постановку балета. Началось с того, что Мясин совершенно отверг проекты сюжета, выдуманного Якуловым и мной. Я особенно не протестовал. Важно было только направить Мясина и удержать его так, чтобы его проекты не противоречили моей музыке. У него была в руках книжка Ровинского - исследование о русской гравюре (между прочим, аховое количество неприличия); из этой книжки Мясин и собирался черпать темы для своей хореографии. Завтракал с Дягилевым (но без Мясина - у них отношения всё ещё сдержанные). Затем собрались с Дягилевым, Мясиным и Копейкиным (будущим аккомпаниатором), и я играл балет. Мясин делал предложения, Дягилев и я их критиковали. В общем, многое наметили. По окончании Дягилев пил со мной чай и уговаривал вставить в «Урсиньоль» увертюру из романовского балета. Я отказывался. Видя беспомощность дальнейших рассуждений, Дягилев перешёл на вопросы о России, куда ему очень хочется ехать. Я сказал: в России больше всего боятся, что он будет выуживать оттуда танцоров и танцовщиц. Поэтому ему перед поездкой надо торжественно заявить, быть может даже в письменной форме, что он не собирается этого делать, а едет просто посмотреть; тогда ему будут очень рады.

Вечером был спектакль, но шли старые вещи и было скучно.