Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Возвращались мы в одиннадцатом часу вечера в автомобиле с приключениями. Потухли фонари среди дороги - значит, налетай кто хочет, ибо ночь была тёмная. Затем фонари зажглись, но вышел бензин и автомобиль остановился. Приходилось бегать за бензином, по счастью всего лишь за версту. Когда в одиннадцать добрались домой, то Mémé и Грогий ждали у ворот.

Сегодня двенадцать страниц, до ухода Глока. А кроме этого никаких событий. Грогий мазал автомобиль, и мы сфотографировали его, или вернее, его ноги, торчащие из-под машины.

Одиннадцать страниц, хотя голова была тяжёлая и под конец я одурел. Купались. Я надел тритон - костюм, который надувается воздухом и держит на воде. На рекламе - господин, флотирующий [313] Плавающий, от flotter (фр). с сигарой в одной руке и книгой в другой. Действительно поддерживал, но я боялся, что вода нальётся в уши.

Опять одиннадцать страниц и опять до одурения.

Немного выезжали в автомобиле. Погода, воздух и окрестности восхитительны.

Святослав первый раз влез в воду. А то вчера такой поднял крик, что подошла какая-то чужая русская дама и стала меня упрекать, говоря, что у него будет нервный припадок. Я ответил: «У него нет нервов», после чего дама ушла, приняв меня за кретина. Сегодня он сначала тоже поднял рёв, но Пташка сказала: «Сделай в воду фись-фись». Он спросил: «А можно?» «Можно». После этого он успокоился и купался с удовольствием.

Дневник.

Только восемь страниц, так как после завтрака поехали в Роян чинить автомобиль и проваландались целый день. На пляже нашёл Цилю, которая сидела в розовеньком купальном костюме и загорала на солнце. Через четыре дня они уезжают. Вдруг собрались, так как у неё концерты в Голландии. Вот уж, в самом деле! Мы только начинаем лето, а люди уже стремятся в город. Автомобиль не дочинили, но ездить можно. К тому же тормоза смазали керосином, они скользят, и на обратном пути я задавил курицу. Дома купались, я флотировал в тритоне.

Старый дневник, очень увлекательно.

Хороший прыжок, страниц пятнадцать.

Ждали завтра Пайчадзе, но сегодня телеграмма, что их приезд откладывается. Жаль. Мы пожили в одиночестве и были непрочь, чтобы появились Пайчадзе.

Оркеструю спиритический сеанс. Работа почти механическая, во всяком Случае во время оркестровки в этом куске - творчества ни на грош. Всё было обдумано во время сочинения музыки, осталось только выписать миллион нот. Чем и занимался до головного отяжеления. Днём были в Рояне, завязли у Захаровых обедать. Вечером я написал Боровским, что освобождается дача Захаровых, а сегодня, пока мы сидели у Захаровых, последние получили уже телеграмму от Боровских с запросом о снятии их дачи. Захаровы мнутся: да как, да что, да вдруг дача не понравится. Но неплохо, если взамен Захаровым явятся Боровские. Ольге Владиславовне, которая сегодня с нами была у Захаровых, очень понравились Цецилия и Фрида, но мало Борис: должно быть, неискренностью.

Продолжал оркестровать спиритический сеанс. Ужас, сколько нот! И какая мука будет его разучивать и оркестру, и дирижёру, и певице, и хуже всего аккомпаниатору. Конечно, не стоило закатывать такой неудобоваримый номер, но у меня уверенность, что, однажды выученный, он будет выходить здорово.

Ждали всех Захаровых (пять человек), но утром явился Борис и заявил, что у Цили болит живот и поездку к нам надо отменить. Или болит со страху перед голландским концертом, или сочинили, чтобы в последние дни поиграть в казино.

Днём мы ездили в Ronce-les-Bains, но там не очень приятно, хотя дорога прелестная.

Почти дописал сеанс. Лежит корректура 2-й Симфонии, напечатанию которой я так удивился, но я хочу все силы направить на дооркестровку «Огненного ангела».

Окончательно развязался с сеансом и двигаюсь к концу первой картины. Масса убухано хорошей музыки на сюжет, за который я теперь ни за что бы не взялся. И за «Игрока» не взялся бы. На днях Пташка читала «Игрока», с которым не была знакома, а я перелистывал его. Год его написания совпадает с годом открытия Christian Science, и подумать, что в тот момент, когда в Америке создавалось величайшее учение, наш русский гений метался между шалой женщиной и игорным столом, и затем стремительно строчил автобиографический роман о том и о другом! Но всё равно: «Игрок» и «Ангел» принадлежат к тому моему периоду, из которого я вышел.

Честно приведу в порядок обоих и затем долой из этого чёрного мира – сначала к весёлой комедии, как передаточному пункту, затем к сонетам, к светлой симфонии, а потом, может быть, и к более крупным замыслам.

Кончил первую картину. С антрактом, как полагается, дело пойдёт медленней, так как это сольный оркестровый номер - фактура сложней, да и эскизы довольно поверхностные, надо разработать.

От Марии Викторовны письмо, что они с радостью приедут к нам на неделю. Вопрос с захаровской дачей «уплыл в воду», так как Борис, как добрый купец, запросил за три недели две тысячи франков. Ходили St.Palais давать M.B. телеграмму о поездах, встрече и пр.

После перерыва купались. Было скорее прохладно. Самое моё большое удовольствие, это затыкать себе уши и нос пальцами (нос первым, а ухо третьим, по-бальмонтовски) и затем исчезать под водой. Но так как вода выпирает обратно, то Пташка становилась мне на плечи, чтобы держать меня в глубине.

Антракт движется, но не очень быстро, так как приходится добавлять контрапункты, да и страницы жестокие.

Прочёл в газете рецензию о биографии Мечникова, этого блестящего атеиста. Мне очень хотелось бы поговорить с настоящим атеистом. Как можно быть атеистом? Мне кажется, что атеистами бывают люди или недодумавшие, или равнодушные (тоже, следовательно, недодумавшие), или разочаровавшиеся в вере, т.е. те, кого религия не убедила, что есть Бог, и которые этим удовлетворились, однако и не добившись противоположного доказательства, т.е. что Бога окончательно нет, следовательно, опять недодумавшие. Атеист же, который постарается додумать до конца, непременно должен запутаться в дебрях противоречий. Или он должен всё признать за плесень, химическую реакцию и случайность, но тогда к чёрту науку, ибо не всё ли равно, что плесень (человек) через посредство плесени (химических мозгов) думает о прочей плесени? - вино, карты и женщины, и пуля в лоб, или же он, храни Бог, заикнётся о мировом порядке, о воле в природе (как Шопенгауэр), или, ещё того хуже, о творчестве в природе, тогда, конечно, он уже не атеист, ибо он уже не может разумно утверждать, какое это творчество, механическое (но тогда что же это за творчество?!) или исходящее от какого-то сознательного начала, которое и есть Бог.