Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Продолжал антракт.

От М.В. телеграмма: с Наташей приезжает завтра.

Читал старый дневник, Макс, много неприятного, как вредно волнение, и всё-таки я вспоминаю его с любовью.

Вторая картина, но занимался только утром.

Днём поехали в Роян кое-что починить в автомобиле и встретить М.В. Последняя приехала в отличном настроении и страшно расхваливала нашу дачу, а в ней - балкон на море.

Вечером сидели и болтали: первый вечер, что я не читал Christian Science, не писал дневник и не проиграл пары шахматных партий.

Целый день лил дождь, я довольно много занимался.

Читал дневник. Смерть Макса производит сильное впечатление.

Побаливала голова, впрочем, не очень сильно. Работал над нею; к обеду начала проходить, а вечером прошла совсем. Все же день для занятий пропал.

Грогий надрывается над спиритическим сеансом: очень кропотливые страницы, а их будет больше двадцати пяти.

После вчерашнего перерыва принялся за работу с чрезвычайной бодростью. Ура, виден конец. Послезавтра, может быть, кончу. Не верится прямо, что додушу моего «Огненного ангела». Правда, много ещё дополнительных работ: клавираусцуг, правка партитуры, писаной Грогием, но это уже дополнения. Хочется писать светлую симфонию. Вообще планов масса. Письмо от Мясковского с очень ядовитым отзывом об «Эдипе», которого я послал ему.

Днём с М.В.. Пташкой и детьми ездили по хорошей погоде в Роян, а затем купались. Были волны и погода нежаркая, зато вода кажется более тёплой.

Занимался. Днём ездили к Кубрскому мажу. Там дикий песчаный пляж и открытый океан - природа и почти нет людей. Хотели купаться и даже приехали в купальных костюмах, но полил дождь, и под ливнем, с фонтанами, вылетающими из-под автомобиля, вернулись домой.

Взял «Игрока» и кое-что придумал в первом акте.

Вечером начал болеть зуб, тот, над которым я работал в поезде в Америке и который считал навсегда излечённым. Работал. Правда, зуб болел сегодня слабо. Скоро он совсем унялся.

Утром, когда сел работать, оказалось, что нет ни перьев, ни чернил – всё растаскала Пташка. Я накинулся на неё, потом пожалел. Настроение у неё плохое: с отцом припадки жабы, вечером и позавчера. Ольга Владиславовна, которая одно время будто склонялась к Christian Science, теперь слышать не хочет. Днём была буря, солнце вперемежку с ливнями. Волны вздымаются у самого сада. Ветер воет. Много занимался и читал старый дневник. Это определённо событие лета.

Приезд М.В. несколько расстроил наши вечера. Всё же я каждый вечер читаю статьи из Christian Science Sentinel, пишу дневник (за сегодня и догоняю предыдущие дни) и перед сном прочитываю пару партий в шахматах.

Сидел за работой всё утро и после завтрака, и в 2.15 кончил второй акт, а с ним и всю оперу. Как-то даже не верится, тем более, что завершение работы над пятиактной оперой вторым актом не создаёт иллюзии конца. Правда, ещё клавир второго акта, но всё же кончена, кончена, кончена опера!

Днём ездили в Роян, по дороге слегка столкнулись с другим автомобилем. У него пострадало крыло, у нас ничего. Остановились. Но когда из толпы раздались возгласы, что виноват он, то он вдруг дал полный ход и удрал.

Читал дневник, осень 1914, очень живая была осень, несмотря на войну.

Ха! Не надо оркестровать «Огненного ангела». Этот кошмар сидел на моей шее два лета! Впрочем, он не так просто и отпускает. Сегодня писал наставления переписчику об изготовлении хороших партий, а затем уселся за клавираусцугание конца первого акта и за проверку работы Грогия.

Купались в довольно прохладных водах.

Читал дневник, осень 1914. Очень увлекательно, жаль, что кончилось, у меня лишь половина тетрадок, другие остались в Париже.

От Боровского телеграмма: приезжает сегодня вечером. Затем вторая: опоздал на поезд, приедет завтра утром. Далее рассмотрели вторую телеграмму и увидели, что она послана в 10.30, а поезд отходит в 10.40. Как это опоздать на поезд за десять минут до отхода его?! Вероятно, попросту проспал до десяти часов, спохватился, что уложить чемодан и поспеть на вокзал не поспеет, и отправил телеграмму прежде, чем ушёл поезд.

Днём тяжёлая голова, которая вечером рассеялась. Делал клавираусцуг и кончил первый акт.

Рано утром с М.В. поехали встречать Боровского, который прибыл в 8.40, такой же медвежонок, мягкий, нелепый, безумно рад был видеть свою дочь. Поговорив с ним немного, сел за работу. Но Боровский забыл на вокзале свою замечательную палку, поэтому перед завтраком опять ездили в Роян за нею. Разговоры о поездке в автомобиле в Биарриц. Боровские очень хотят. Я не прочь, раз с «Огненным ангелом» развязался. Купались, М.В. тоже, а Боровский ходил по берегу.

Оставив детей на хранение Ольге Владиславовне, Боровские и мы отправились в автомобильную поездку. Ближайшим пунктом следования был Mortagne, на берегу Жиронды, откуда ходил паром на ту сторону. Мы надеялись перебраться с автомобилем на этом пароме, дабы избежать кружения по Бордо. Но таинственного парома, о котором я никак не мог расспросить в Royan, не оказалось: он ходит, когда хочет, и ушёл как раз вчера; поэтому мы двинулись дальше и завтракали в Бордо, в Chapeau rouge, знаменитом ресторане, который ещё лучше, чем Chapon fin, в котором мы ели, когда встречали Mйmй. Завтрак нам дали действительно артистический, а Го-Сотерн старой марки был потрясающий и бил по голове, так что прежде, чем вновь садиться за руль, мы погуляли по Бордо, дабы выветрить пары. Двинувшись дальше, мы покатили на Биарриц через лесное пространство - Ланды. Промучившись сначала по кирпично-каменистой дороге, мы затем выехали на отличную и неслись с отличной быстротой, делая 70, 80 и доходя до 90 км/час. Под вечер мы приехали в Capbreton и решили тут заночевать, благо здесь жил Бальмонт. Искать его пришлось недолго: не успели мы доехать до отеля, как увидели его, сидящим в кафе с Анной Николаевной. Расцеловались, я сказал, что только найдём себе ночлег и затем вернёмся, чтобы вместе со всеми четырьмя Бальмонтами (кроме двух присутствующих ещё Елена Константиновна и Мирра) идти обедать. Пока мы искали отель, мои уверяли, что Бальмонт пьян, но я огрызался, что это их воображение. В трёх отелях мы комнат не нашли и поэтому должны были возвращаться мимо кафе Бальмонта, чтобы искать отель, находившийся в соседнем лесу. Бальмонт нас ждал, но едва я успел остановиться, как подбежала Анна Николаевна и тихонько сказала, что обедать с Бальмонтом сегодня нельзя, ибо он совсем пьян. Я должен был пойти и выдумать какой-нибудь предлог. Это было не так просто: Бальмонт был уже на границе бурности, требовал, чтобы я плюнул на отель и шёл с ним обедать, или остановился в той харчевне, где он сидел, и заставлял меня пить порто, не позволял уходить, грубо обругал меня, когда я хотел уйти, затем назвал меня гением и тут же захохотал, что перед гением должны все двери раскрываться, а я не могу попасть ни в одну гостиницу; далее справился, отдаю ли я себе отчёт в его достоинстве, а когда я начал его уверять, что как раз приехал, чтобы рассказать ему об успехах «нашего» «Семеро их» в Америке, то вдруг стал благодарить меня за внимание к его дочери, оказанное мною, когда я был в Москве, хотя в то время всё ограничилось её визитом ко мне и контрамаркой, которую я ей дал на мой концерт. Видя, что это затягивается, а между тем уже стемнело, я сказал, что должен подойти к автомобилю что-то поправить, надеясь, что я смогу просто удрать, но Бальмонт, видно, догадался и последовал за мной. Пришлось вернуться. В конце концов мне удалось уговорить его, что я только съезжу занять комнату в лесном отеле (в харчевне, на моё счастье, ничего не оказалось), и затем приеду к нему на дачу провести весь вечер, а чтобы пока он шёл домой. Отель оказался довольно далеко, затем выяснилось, что одна из шин еле держит воздух, и я отвёл автомобиль в гараж. Пообедали. М.В. жаловалась на тортиколи. К Бальмонту, конечно, решили не идти.