Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

На два месяца вновь вселяемся в ту же квартиру, а потом, кажется, возвращается хозяин. Пташка ехала всю дорогу молодцом, хотя у неё и нарывало в горле, но она с этим боролась - и побеждала.

Вечером, читая русскую газету, она нашла объявление ресторана «Самарканд» и, смеясь, сказала: «Вот ресторан, где твоя невеста подаёт». И прибавила: «На плохой улице».

Принялся за оркестровку второго акта, очень напористо. Днём был в издательстве. Пайчадзе ещё не потерял загара, который он напёк у нас в St.Palais. В Париже всё издательство композиторы: Стравинский, Рахманинов, Метнер, Гречанинов, я. Не хватает Дукельского, который куда-то провалился, вернее, дела в Лондоне идут неважно. Пайчадзе дал мне последний опус Метнера (48-й), но это прямо не падение, а провал.

Вечером обедали у нас Щербачёвы, муж и жена, которые, оказывается, уже две недели как в Париже. Я, разумеется, первым долгом накинулся с вопросами, как Асафьев и почему он три месяца не пишет. Оказывается, в связи с разрывом с Англией и несколькими антисоветскими выступлениями внутри России, был ряд репрессий, и целый ряд лиц из оставшейся интеллигенции попали в тюрьму и ссылку. Между прочим, пришлось и Тюлину просидеть пять недель, после чего его выпустили. Асафьева не тронули, но так как очень интересовались теми, которые переписываются с заграницей, он был в панике, и в этом объяснение его молчания. Теперь острый период миновал и спокойствие возвращается. Дранишников просил торопить меня с присылкой «Игрока». Мы постарались угостить их хорошенько: шампанское, омары, гаванские сигары и прочее.

«Игрок» шёл хорошо, почти целый день. Я рад, что переезд в Париж не замедляет моей работы.

Пайчадзе звонит по телефону, что из Москвы за «Апельсины» мне перевели шесть тысяч марок - свалилась преогромная сумма, на которую я рассчитывал лишь очень туманно. Письмо от Башкирова: очень хочет меня видеть, был четыре месяца «в петле» (вернее, проигрался) и прочие сильные термины для описания собственного бессилия. Но слишком ярко ещё воспоминание о рудневском чеке, по которому он получил, и мне не хочется его видеть.

Вечером у нас супруги Пайчадзе, которых всегда приятно видеть. Оказывается, «Апельсины» прошли в Москве за два месяца (половина мая + половина июня и сентябрь) не более не менее, как одиннадцать раз, со сбором в сорок пять тысяч рублей. Завтра Пайчадзе идёт играть в винт с Рахманиновым, с которым у него большая дружба и чем он, кажется, очень гордится. Состояние Рахманинова исчисляется уже в полтора миллиона долларов, и он берёт за концерт по три тысячи долларов. Притом скуп как чёрт. Сюита из «Шута» (четыре номера) шла первый раз в Лейпциге и вообще всего второй раз в Германии. Успех, по-видимому, средний, пресса пёстрая. Иные умники находят, что всё это они уже слышали в «Петрушке». Вот тебе и на! Но объясняется это так: когда в первый раз приезжаешь в Японию, то сначала все японцы кажутся одинаковыми. Вот и добрые немцы, столкнувшись не без опоздания с новой русской музыкой, настолько впечатлены её непохожестью на остальное, что кроме этой непохожести пока ничего не видят. Отсюда все вещи в непохожести похожи.

Вчера Пайчадзе просидели до половины первого, а в деревне мы привыкли ложиться в одиннадцать, поэтому сегодня не выспался, к тому же в «Игроке» был трудный кусок - полз медленно и тяжело. Всё же перешагнул через него.

Вечером у Самойленок. Он совсем здоров и ходит без палки, но на ноге прощупывается огромный шрам, прямо целый овраг. Ещё бы! Вырезали чуть ли не четверть бедра! Рассказывали про Сталей, которые живут богато, угощают тонкими обедами, но сами на вечной диете и лечатся у доктора, которого порекомендовал им Стравинский. Доктор особенный, живёт за городом, берёт двести франков за визит и принимает только одного пациента в день, но зато вылечил Стравинского от мучительной болезни: у него лопалась кожа между пальцами ног (Фатьма по ошибке сказала «между ногами»). Теперь Стравинский всем его рекомендует.

Сегодня «Игрок» шёл хорошо. Астлей убрался, пришёл маркиз.

Днём заходил в издательство и слегка сражался с Пайчадзе, защищая поступившую из Москвы сумму от пятнадцатипроцентного отчисления в пользу издательства, которое якобы выходило по одному из пунктов контракта, а, по-моему, нет. Решено навести справку. Привёз домой вторую папку старых дневников. Очень интересно. Вечер провёл дома.

Утро и день занимался «Игроком».

В пять часов пришёл Сувчинский, который был сегодня очень мил. Играл ему отрывки из 2-й Скрипичной сонаты Метнера, которая у меня на пюпитре, и вместе ругали её за какое-то непостижимое убожество. Затем пришёл Щербачёв, который должен был сыграть свою Симфоньетту (ту, что я не слышал, когда был у него в гостях в Петербурге), но он не захватил её, так как с утра бегал по городу. Он много рассказывал про музыкальную жизнь в Петербурге. Консерватория, по его мнению, очень поднялась, так как теперь больше требований на приёме. В этом году было сорок восемь желающих в композиторский класс, а приняли восемь. Очень трогателен его рассказ о беспризорном, который за триста вёрст пешком пришёл поступать в Консерваторию, спал во время экзаменов на Невском на скамейке, и всё-таки оказался бездарным. Когда ему отказали, он сказал: «Да, если бы у меня были другие условия для работы, я бы не то показал!» В конце концов его устроили в какой-то интернат и будущей осенью он вновь предстанет перед экзаменатором.

Завтра Щербачёв уезжает в Россию. Я послал Асафьеву stylo и ноты, а Щербачёву подарил Квинтет.

Много работал. Днём с Рудневым смотрели мой автомобиль, который красится. Я объяснял летние порчи, а Руднев давал свои заключения. В общем он нашёл, что автомобиль в хорошем виде. Оказывается, Руднев, Башкиров и ещё несколько человек ездили в сентябре на отдых к морю в рудневском такси и жили две недели не более не менее как в St.Palais, в полутора километрах от нас. Вот номер! И ни разу не встретились. Б.Н., когда узнает, будет рвать на себе волосы.

Двадцать первого Пташке минуло тридцать лет. Вечером с Пташкой были на концертном исполнении «Снегурочки». Пташка учит партию Снегурочки, а я очень люблю эту оперу, несмотря на многие - с драматической точки зрения - промахи. Исполнение было среднее, лучше других, разумеется, Кошиц. В антракте Пташка при людях сказала, что я ничего не понимаю в пении. Я рассердился и не разговаривал с нею остаток вечера. Это глупо, но и делать мне публично такие замечания тоже глупо.

Работа шла хорошо и приятно. С Пташкой помирились. Под влиянием CS ссоры если и бывают, то скоротечно ликвидируются. Завтракал с Дягилевым. Я вчера звонил Нувелю. что, хотя у меня нет особых дел к Дягилеву, но, если у него есть свободное время, то я рад его повидать, в результате чего получил приглашение на сегодняшний завтрак. Это была первая встреча на «ты». Я немного смущался, но Дягилев веско поддерживал. Вообще был очень мил, хотя не преминул со смаком рассказать про новый балет, который ему пишет Стравинский. «Мелодичный и весь в до-мажоре», - т.е. то. что я уже делал всё время: в 3-м Концерте, «Стальном скоке» и пр. Рассказывалось, впрочем, чтобы подразнить меня. Он скоро отправляется в турне по Германии, Чехословакии. Австрии, Венгрии, где требовали также и «Стального скока», которого он всё же не везёт ввиду трудности таскать конструктивистскую постановку. Вот уже и балету не везёт, и мне не везёт: вечно у меня громоздкие постановки.