Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Когда днём пошёл гулять, то произошло любопытное явление. От Щербачёва я знал, что где-то в нашем районе живёт А.Н.Бенуа. которого мы очень хотели видеть, но точного адреса никак не могли добиться. Идя сегодня по rue de Passy, я совершенно отчётливо подумал: сейчас я встречу А.Н. и, шутя, скажу ему: «А.Н., так как мы никак не могли добиться вашего адреса, то я нарочно хожу вокруг да около, чтобы вас встретить хоть на улице». Не успел я пройти десяти шагов, как навстречу мне показался Бенуа, что представилось мне вполне естественным. Я подошёл к нему и сказал вышеозначенную фразу. В CS сказано, что человек в дальнейшем своём развитии получает дар предвидения, равно как дар чтения мыслей. Вероятно, оно должно являться в такой форме.

Что касается самой встречи, то А.Н. был очарователен, как всегда, затащил к себе и не хотел отпускать. Кока как раз вчера уехал на своём новом автомобиле в Рим, вместе с Марусей. Путешествие возьмёт дней пять. То-то Маруся! Кока получил отличный ангажемент в Римскую Констанцию.

Вернувшись домой, нашёл у себя Miss Johnsson, молодую американскую пианистку, CS, с мамашей. Она играла мне на рояле, недурно, очень обыкновенно. Сама она тихая и скромная. Я не знал, что говорить. Ну что скажешь в таком случае!

Обедали у Самойленко. Были ещё Пайчадзе. Очень приятный вечер, но я устал за день и мало разговаривал, больше пассивно слушал. Пайчадзе сообщает, что «Шут» пойдёт в двух германских городах и, может быть, с Романовым в «Скала», но что нет нотных материалов. Милое издательство, вечно поперёк горла!

Возился с третьим актом. Сделал сравнительно мало, но всё же кое-что сделал. Корректировал писания Грогия. Читал старый дневник. Начал диктовать Грогию дневник поездки в СССР по сокращённым записям, сделанным во время поездки. Пора. А то скоро этак снова в России очутишься и старые впечатления спутаются с новыми, первая же поездка, вероятно, одна из важнейших в моей жизни, и её стоит записать подробно.

Сначала было как будто неловко диктовать дневник, но быстро освоился, так как уже привык диктовать Грогию письма. А если будут попадаться более интимные места, то я буду опускать их и припишу позднее.

Утром не пришлось заниматься, так как было rendez-vous у Кострицкого, живущего на той стороне города. Зуб мой оказался и не чистым, и не нечистым, словом, Кострицкий опять его временно закрыл и велел прийти через пять дней. Странный этот царский доктор. Как будто всё скорее хочет отвязаться от своего пациента, да к тому же и денег взять поменьше. Кто-то недавно прочёл в напечатанном дневнике Николая II: «Заходил к Кострицкому», и на другой день опять: «Был полтора часа у Кострицкого». Когда у Кострицкого затем спросили, часто ли у царя болели зубы, что он постоянно заходил к нему, Кострицкий гордо ответил: «Царь заходил не лечить зубы, а просто побеседовать».

Днём я работал и читал старый дневник. Опять много о Захарове – тем интересней было, когда он, Циля и Фрида пришли обедать. Было чрезвычайно мило, но Борюся сер. Расцвёл лишь, когда заговорили про рулетку, но ведь это мало после всего того, что он обещал в юности! Ещё расцвёл, когда Пташка после обеда пела Римского-Корсакова. Пташка пела им в первый раз и, видимо, понравилась им. Особенное удивление вызвали мои романсы: никак не могли понять, как это такую сложность можно петь с такою свободой. Послезавтра Борис и Циля уезжают в Голландию.

Утром «Игрок»; днём приезжал автомобиль с Гартманом, раньше русским лётчиком, теперь автомобильным механиком. Чинили-чинили, проверяли, красили, а заводить машину - сущая мука. Надо проверить ещё магнето. Правил я по Парижу с удовольствием, хотя и не в центре.

Наконец открытка от Асафьева. Боясь политических преследований за сношения с заграницей, он молчал с июля.

Собрались было с Самойленками в автомобиле за город, благо автомобиль после лета подчинили и промазали, но как раз сухая и солнечная погода испортилась, и поездку отменили. И кстати, так как у меня заболела голова, которая и не выпускала меня целый день.

Я побывал в CS Church и целый день работал над головой. Пришло много хороших мыслей. Как важно ясно представлять себе любовь Бога к своему творению, человеку. Ясное представление этого как солнечный луч освещает и согревает душу человеческую, и как начинает развиваться человек под этими лучами! Были ещё мысли о 3-й симфонии (CS). Даже одна тема родилась, но ещё не знаю, настоящая ли это тема.

Вечером совершил большую прогулку километров в десять и пришёл к Пайчадзе, у которых была уже Пташка и Фатьма Ханум. Последняя отмечает, что я сделался непомерно солидным и дразнит меня «генералом». Чтобы встряхнуть меня, предлагает пойти пешком в Версаль за 20 км. Я с удовольствием.

Сегодня работалось хорошо, а то я что-то завяз с переделкой третьего акта. Пора и за партитуру садиться.

Днём поехал в автомобиле к электромеханику, чтобы исправить магнето, а то привести его в движение прямо нет сил. Сегодня механик до того заводил его, что ручка сорвалась и ударила его в зубы. Я был смущён. Через Париж я ехал благополучно и чувствовал себя свободно. Прогресс. Магнето исправлено, но пришлось возиться всё после полудня.

Просмотрел всю Бабуленьку третьего акта, кое-что изменил, многое оставил без изменений. Будет нежно и трогательно. Вообще - Бабуленька, вероятно, наиболее удавшийся персонаж из всех трёх моих опер.

В газетах заметка о том, что «Апельсины» удачно прошли в Сербии (это там, где автору платят две копейки). Мне же пока никто не прислал ни программы, ни фотографий, ни рецензий.

Днём опять проездил в автомобиле из одного учреждения в другое, регулируя электрическую часть и заводку. Говорят, теперь будет заводиться легко.

Вечером дома - читал CS, писал дневник и делал клавир.

Очень хорошо работалось над Генералом (заключительная сцена третьего акта). Даже занял Пташкино время. Обыкновенно я занимаюсь до двенадцати, а с двенадцати до часу пускаю её петь. Но кончить сцену не удалось. Днём не сочинял, а клавираусцужил. Ездили с Пташкой в Ballot через весь город к Кострицкому. Я довольно свободно правил средь трудной парижской сутолки.

Работал над Генералом: удачно, хотя и менее плодотворно, чем вчера, и опять не кончил. Днём был в издательстве. Опять разговоры о том, как же быть: «Шута» спрашивают в целом ряде германских городов, а материала нет. Страшно мило. Рукописи «Трёх апельсинов» и «Шута» (партитуры) уже год лежат на шкапу и на палец обросли пылью. Очень неинтеллигентно со стороны Пайчадзе.

Вечером был на лекции CS, но лекторша говорила медленно и недостаточно ярко.