Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Оркестровал последнюю сцену третьего акта. Днём заходил в издательство взять денег. Там в подвале уже года три стоит мой чёрный, слоновой кожи, чемодан с дневниками, письмами и пр. Сегодня я достал несколько тетрадок российского периода, которые в 1917 году попали в Кисловодск и оттуда благополучно приехали с мамой через Константинополь в Париж. Я за эти три года совсем забыл, какие это были тетрадки, но теперь с удовольствием заметил, что это как раз те, которых недоставало среди привезённых мною теперь из Москвы. Таким образом, из моих дневников ничего не погибло. Погибли только письма начала 1917 года, может быть 1916 год, письма к отцу, которые я писал в возрасте пятнадцати-семнадцати лет, и шахматные партии.

Раньше Апокалипсис мне представлялся нелепым нагромождением непонятных фигур. Теперь они становятся всё образнее и интереснее. Планы написать большую вещь на Апокалипсис. Но раньше - мажорную симфонию.

Оркестровал и пришёл почти к самому концу третьего акта. Днём ходил в Salon d Automne [323] Осенний салон, ежегодная художественная выставка. , где душили голые тела. Недурны скульптуры Адриенны Жанакопулос. А когда три года назад она лепила мою голову, то выходило средне.

Вечером очень устал.

Утром CS Church, затем ездили с Пташкиной подругой Franciz смотреть её виллу, которую она устроила в сорока километрах от Парижа. Приятная поездка, сама же вилла слишком мала для своей цены. Если мы соберёмся что-либо покупать, то можно только лишь по случаю - тогда можно получить лучше.

Обедать пошли в Salon d'Automne, где теперь и кулинарная выставка. Накормили нас феноменальным обедом. До третьего блюда уплетали за обе щёки, а потом еле плелись. Благодаря всем сегодняшним выездам не удалось кончить третий акт, как я рассчитывал.

Ура, кончил третий акт. на день раньше второго и на два раньше первого.

Днём ходил по паспортным делам ввиду предстоящей поездки в Лондон. От Захарова открытка из Осло с приветствиями по поводу очень успешного исполнения сюиты из «Апельсинов» в присутствии короля. Подписал контракты на два концерта в Лондоне (ВВС) и один во Фрейбурге, а также в Париже у Princesse Polignac. В эту зиму я бегу от концертных ангажементов, тогда они приходят сами с повышенными окладами.

Конюс:

- Лучшие вещи Рахманинов написал, когда гипнотизировал его Даль.

Я:

- Значит, чёртова музыка, потому что от дьявола.

Конюс:

- Ну, не известно, Даль – это чёрная или белая магия.

Я:

- Раз гипноз, то только чёрная.

Когда утром я вышел сдать письма на почту, то из-за угла на меня выплыл Борис Николаевич Башкиров. Я удивился, а он удивился моему удивлению. Оказывается, он передал консьержке письмо, что ждёт меня на набережной – если он окончательно для меня не умер, то чтобы я вышел. Консьержка письма мне передать не успела, я же между тем вышел сам по себе. Башкиров потерял один из передних зубов, был плохо выбрит и выглядел жалко. У меня в памяти был незаконно полученный чек и деньги, которые он старался вымотать у Лины Ивановны в моё отсутствие и по секрету от меня. Как мне было держать себя? Я никак и не держал. Он начал, конечно, о трудном положении, о негодяе Владимире, не посылающем денег, о том, что ему грозит высылка из Франции, и в заключение, махая правой рукой, объяснял, что она у него привязана и что ему надо бы ехать в тепло. Я сказал: «Если вас будут высылать, то нельзя ли, чтобы в Алжир?» Несмотря на его жалкий вид, как-то невозможно было его принимать всерьёз, да и безнадёжное это было занятие. Вероятно, наши фигуры в этот момент напоминали картину, изображающую Пилата и Христа, причём я, круглый, довольно хорошо одетый, был похож, разумеется, на Пилата. Б.Н. проводил меня на почту и обратно. Подходя к подъезду, я ждал, что он попросит у меня денег, и потому начал ему рассказывать что-то постороннее, дабы отстранить момент. Но он промолчал и только сказал: «Когда вам вручат моё письмо, разорвите, не читая».

Днём хотелось делать клавираусцуг, но была тяжёлая голова, и я ходил по набережной, выветривая её. Обедали у Самойленок, у которых кушал также монсиньор Евреинов, русский, обратившийся в католичество и пытающийся насаждать католичество среди русских. Я всячески старался отказаться от обеда с ним и даже кричал в телефон: «Плюю я в кофе монсиньора!». – цитируя Достоевского, но Самойленки страшно разобиделись и Б.Н.Самойленко даже перешёл с «Сергуси» на Сергея Сергеевича, - пришлось согласиться. Монсиньор, впрочем, как и следовало ожидать, оказался очень светским господином, с приятным петербургским разговором и с большими пряжками на туфлях, которыми он поигрывал. Зашёл разговор о Тамаре Ханум. Фатьма Ханум сказала, что она сегодня обедает с друзьями в «Самарканде». Пташка взглянула на меня и засмеялась.

Сегодняшний день и вчерашний ушли на сборы в Англию. Я занимался на рояле, менял деньги, забирал ноты в издательстве, покупал билеты. Хотя брать обратный билет выгодней, решили взять только туда, так как есть проект обратно лететь. Miss Crein, зашедшая к нам, сказала: «Обязательно летите, это замечательное ощущение, когда вы отделяетесь от земли и парите над нею: тогда вы видите, какие все маленькие люди, ползущие по ней, и какие маленькие их земные интересы».

Пташка эти дни недурно пела, голос её заметно усилился и умения прибавилось, но душат английские слова со сдавленными гласными и трещащими согласными. Пайчадзе советует остановиться в Лондоне в Albemarle Court, где стояли Стравинский и Дягилев: Стравинский там жил несколько недель и очень хвалил.

За эти дни я всё же успел порядочно подвинуть клавираусцуг второго акта.

Утром собрались и в одиннадцать отправились на вокзал. Поезд в двенадцать, «Flèche d'or» [324] «Золотая стрела» (фр). , очень шикарный train de luxe, из новых пульмановских вагонов, в которых тут же сервировали вкусный, хотя и дорогой завтрак. Через канал [325] Т.е. пролив Ла-Манш. ехали по тихой глади, но было холодно и мёрзли ноги, пока один матрос не дал нам свой макинтош, на чём и подработал. На этом же пароходе ехал испанский композитор Нин, шикарный, без шляпы, в светлом пальто. Я слышал кое-что из его вещей, но мне показалось, что это плохой Фалья. Он нам не кланялся: Пташка утверждает, что я когда-то его проснобировал и это потому, но я того не помню. Словом, выходило глупо, но при проверке паспортов мы очутились нос к носу. Пташка кивнула ему головой, и мы разговорились очень мило. Он тоже ехал играть на Radio (ВВС). Затем его выкрикнули: «Mr. Nin» [326] Т.е. «карлик» (созвучно «nain»). (Примечание автора). и мы расстались. Затем опять пульман, пили чай, я дремал, так как в окне уже темно.