Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Седьмого марта Купер дирижировал симфоническим концертом русской музыки, который заканчивал тремя номерами из сюиты «Трёх апельсинов». Продажа билетов была не особенная, но выдали массу даровых, что создало при входе страшенную давку. Тут мы столкнулись с Дягилевым, недавно приехавшим из Монте-Карло в Париж и явившимся на концерт с целой толпой, где были Набоков, Риети и Согэ, все с жёнами (у Согэ очкастый мальчик вместо жены). Так как ни у них, ни у нас не было даже приглашений, то мы соединились вместе в поисках заведующего концертом, и, наконец, получив две ложи, ввалились в зал, причём Дягилев шумел и все оглядывались на нас. Впрочем, он был в хорошем настроении и уверял меня: «Серж, я совсем не «Апельсины» пришёл слушать, но мне страшно, страшно захотелось симфонию Бородина». «Апельсины» имели успех, а Марш, которым закончился концерт, был повторен. По окончании концерта мы с Набоковыми и Пайчадзе пили кофе. Набоков говорил, что Ида Рубинштейн основывает целое балетное предприятие, в которое вошли все неосторожно отвергнутые Дягилевым, причём состав их оказался настолько силён, что Дягилев не в шутку заволновался, тем более, что денег у Идки, конечно, больше, чем у него.

Другие более мелкие события за эти девять дней: были с Сувчинским на советском фильме: интересно, а Сувчинские вечером были очень милы. Были мы с Пташкой на пьесе «Rabateur», но это довольно серо. Удивительно, как не умеют писать комедии. Если бы я не был композитором, то как бы я пёк комедии, и какой бы они имели успех! Играл в бридж у Самойленко и встретил Тамару, которой уже наговорили, что Прокофьев всюду ходит и рассказывает, что она, проиграв ему сто пятьдесят франков, не заплатила. «Ну, хотите пойти на мировую за пятьдесят?», - спросила Тамара. «Нет, я хочу, чтобы вы в счёт долга отдали мне ваш бриджевой столик». После некоторых упирательств Тамара наконец согласилась и на другой день Грогий был послан за зелёным столом, с букетом тюльпанов взамен.

Телеграмма от Ithm`ы, венского концертного агентства, с которым я в последнее время в переписке и которое, кажется, пришло в движение: предлагается концерт в Цюрихе на двадцать шестое марта. Идея: поехать в Цюрих и вообще по Швейцарии в автомобиле. Если Россия кувырнётся на осень, то швейцарская поездка будет приятным утешением. Я так увлёкся проектом, что сейчас же купил автомобильную карту Швейцарии и стал составлять маршрут. Вечером были у Самойленко и предлагали им поехать с нами. Но дело в том, что русским необычайно трудно достать швейцарскую визу. В том-то и преимущество этого ангажемента, что я получаю её автоматически.

Начал пересматривать переложение «Стального скока», сделанное ещё осенью 1925 года, наскоро, и всего пять номеров. Надо теперь докончить этот клавир и издать его.

Сегодня изменили CS Church и поехали в Vésinet, километров двадцать от Парижа, где была заупокойная обедня в память полугодовой кончины Н.П. Рузского. Осенью, узнав о его смерти, я послал семье телеграмму, но телеграмму вернули, не найдя адресата, и с тех пор я ничего не знал о них. Надо было сегодня отдать долг.

Панихида происходила в маленькой русской церкви, переделанной из оранжереи стараниями самого покойного. Я застал всю семью, траурную и поблекшую. Особенно меня поразила Таня, которая ведь всего на полгода моложе меня и которая осталась в моей памяти цветущей девушкой. За эти двенадцать лет она похудела, пожелтела и даже сморщилась, но я, должно быть, тоже изменился: О.П. [340] Ольга Петровна - жена Н.П.Рузского. меня сразу даже не узнала, но потом была ласкова, нежна, и в будущее воскресение мы обещали к ним поехать. Дела их. кажется, очень трудные, а в Петербурге остался великолепный дом.

Издательство вручило мне отчёт за 1927 год. Продажа поднялась, и я получаю за неё 1450 марок против 1300 марок в 1926. В общем это всё-таки немного. Но очень поднялся наём нотных материалов: 4150 против 2460, тут сыграли роль концерты Кусевицкого в Америке. В общем же издательство, вместе с оперными и балетными тантьемами (но не русскими и не французскими) платит мне за 1927 год 8726 марок, т.е. 2100 долларов, что есть большой скачок против 1926 года (4845 марок = 1150 долларов). Я сейчас в обладании капитала в $10.000, что очень неплохо, приняв во внимание, что целый год я не давал концертов. У Стравинского доход от издательства, наоборот, в этом году упал, хотя ещё во много превосходит мой. Это падение Пайчадзе объясняет тем, что его столько исполняли в 1926, что, естественно, должна сказаться реакция.

Вечером играл Метнера и на последней странице его е-moll`ной «Сказки» Ор.34 нашёл мелодию, целиком украденную из моего «Отчаяния», сочинённого на десять лет раньше. Я в восторге! Метнер всю жизнь меня ругает и бессознательно (я уверен, что бессознательно) обращается ко мне как источнику творчества.

Я уже давно решил, что сочинять нужно совсем иначе и что именно так, по-новому, я и буду работать, как только развяжусь с переделками «Огненного ангела» и «Игрока». Если Бог есть единственный творец и единый разум, а человек его отражает, то совершенно ясно, что человек тем лучше будет творить, чем ближе он отражает Творца (приближается к нему). Об этом надо неустанно помнить во время работы. Нельзя работать, когда не чувствуешь себя достаточно чистым.

Сегодня, думая об этом, кое-что сочинял: материал для фортепианных пьес, которые я хочу теперь пописать, как интерлюдию перед 3-й Симфонией. Если назвать их «Вещи в себе»?

Телеграмма: Цюрих не выходит. Зря карту Швейцарии покупал.

Пробовал сочинять фортепианные пьесы, храня вчерашние заветы. Занимался клавиром «Стального скока». Купил для Асафьева по его просьбе статьи Дебюсси и его переписку с Дюраном. В переписке Дебюсси своею мимозистостью несколько напоминает Мясковского. Статьи более патриотичны, чем интересны, но есть одна меткая фраза: «Мы во Франции любим столько хороших вещей, что у нас не остаётся места для музыки». Действительно, француз сначала истратит деньги на тонкую еду и на женщину, потом на старинную мебель, и лишь тогда согласится заплатить таксу по даровому билету в концерт.

Чувствовал себя утомлённым, не работалось. Немного сочинял и перекладывал «Стальной скок»; диктовал Грогию дневник путешествия в СССР. Пора его кончать: год прошёл со времени событий.

Вечером на концерте Страрама. Сначала «Бранденбургский концерт» Баха - одни струнные; затем Симфония для духовых Стравинского. Публика у Страрама последнее время так часто скандалит, что мы волновались: а вдруг во время Стравинского опять начнут свистать, и это волнение мешало слушать. Но публика сегодня удержалась - уж очень её за это пробирала пресса. В Симфонии есть интересные моменты, есть какая-то общая сосредоточенность настроения, но нет сомнения: они не текучи и неприятны. В виолончельной пьесе Сашеньки Черепнина много накрадено - грех общий и у сына, и у отца. Сначала у Мусоргского, потом не у меня, но под меня. Конец сделан изобретательно.