Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Корректировал клавир «Стального скока», диктовал письма.

Зашли Набоковы. Он выявил массу нежности и советуется насчёт издания. Обедали у нас, пошли в кинематограф.

Концерт Боровского, играет хорошо, хотя кое-что суховато. На бис пятый «Сарказм». Набоков в ложе с нами. Дукельский вызывает меня объясняться: почему я холоден? Я утверждаю, что он ошибается.

CS Church. С Пташкой последние дни ссорюсь, но сегодня она первая подошла помириться. Она иногда невыносима при ссорах, но её достоинство то, что почти всегда первая мирится. Поездка за город с Camb (Denver), милые и бледные американцы. Днём приём у Кусевицких, вечером у Гиршман.

Первая репетиция струнных, некоторые места звучат странно - «моей бедной матери» - и даже смешно, что веселит Дукельского и меня. Кислый звук (Дукельский об оскомине). Я выступаю против 30-х годов. С репетиции еду с Конюсом, исправившим голоса Дукельского, в издательство.

Рахманинов, ласково:

- А вот и Сергей Сергеевич!

Просит объяснить, кто такой Набоков, кто-то ему сказал, что это цветок между двумя безднами.

Завтракал с Херцем, играю ему. Замечание Дукельского: «А Прокофьев навязывает свои вещи», отповедь Пташки. Мальчишка наглит. Днём Спак. «Огненный ангел», но я успешно выдвигаю «Игрока». Везу его к Пайчадзе.

Вечером Пташка на «Flыte enchantйe», Вальтер. Я дома.

Вторая репетиция. Духовые и струнные. Симфония Дукельского, довольно шероховато, многое не выходит, но Дукельский всем восхищается. После второй части говорит: вот третья, никем не испорченная оркестровка, но хороша как раз первая страница, которую я оркестровал. Думаю, однако, что Симфония настоящий шаг вперёд. «Огненный ангел» идёт сразу довольно хорошо, так как написан большими линиями в отличие от коротких штрихов Дукельского. Звучит хорошо, как я и думал. После репетиции отвожу усталого Кусевицкого домой.

Днём хотел пойти на генеральную репетицию «Аполлона», но оказывается она уже состоялась вчера. В 5.30 спевка у Кусевицкого. Певцы выучили очень хорошо.

Обедали у Кусевицкого и с ним поехали на дягилевскую премьеру «Аполлона». Дягилев сердитый. «Аполлон» меня раздражает, хотя я стараюсь уговорить себя не быть враждебным. Моё двойственное положение перед собой и перед людьми: с одной стороны, увидь я такое сочинение и принадлежи оно неизвестному автору, я просто отложил бы его как средний балет. Но Стравинский мой «коллега» и мой конкурент, значит, надо взывать к благородству. И что же: плохое назвать хорошим? Успех довольно продолжительный, но не горячий. Стравинский выбегает. Не уходит со сцены, а только занавес поднимается и опускается. В антракте никто не говорит об «Аполлоне» [346] «Аполлон Мусагет», балет И.Стравинского. (или со мною?). Моя гафа Ротшильду (что он заснул во время «Аполлона»).

Третья репетиция. Симфония Дукельского проясняется, хотя много ещё мути. Одним нравится вторая часть, другие считают её игрою в красивость. Про вторую тему финала: я - «Прокофьев с уклоном к Глиэру». Сувчинский хохочет, но Дукельскому расхваливает Симфонию: зрелый композитор. Я сдержан. Получается положение навыворот: я всегда хвалил Симфонию и теперь, видя недостатки, ругаю их. Другие же всегда относились к ней скептически, а теперь увидели, что Симфония хорошая, и расхваливают её. Дукельский задирает нос и льнёт к ним.

(Набоков: Стравинский хвастается перед молодым композитором, спрашивая у Набокова, как «Аполлон». Набоков хвалит что-то в «Аполлоне». Стравинский: «Да, очень удачно. Уж не знаю, как это Бог сподобил меня написать это».)

«Огненный ангел», первый раз с певцами. Плохо слышно, а во второй картине одни открытые рты. Подвела акустика зала, но всё же досадно. Боровский. Prunières под большим впечатлением и, разумеется. Кусевицкий. Сувчинский и Набоков молча исчезают. Вообще «Аполлон» и «Огненный ангел» вызывают в музыкальных сферах острую партийность, умолчания, недоумения и прочее. Но «Аполлон» последнее слово Стравинского, «Огненный ангел» старая вещь (по замыслу), и я выступаю с такой вещью, от которой во многом отошёл.

Кусевицкий, по гениальной идее, решил взять вторую картину pianissimo (в предшествующем антракте всё играл forte). Певцы выступают отлично, а перед концом картины медленное crescendo в оркестре, которое, наконец, всё покрывает. Руссель, Пуленк, которые хвалят.

Вечером концерт, довольно много народу. В ложе Наталья Константиновна, мы, Захаровы. Много дирижёров: Стоковский, Херц, Бичем и другие. Очень симпатичная сюита из «Псковитянки». Симфония Дукельского проходит приятно и имеет хороший успех. «Огненный ангел» проходит хорошо. Успех большой. Я просил Кусевицкого не сразу на меня указывать. Он так и сделал. Но меня вызывали трижды (для автора симфонической вещи довольно много). Антракт. У ложи страшная толкотня. Все поздравляют чрезвычайно горячо. В общем, настоящий успех.

Сабанеев (на моё недоверие):

- Нет, мне в самом деле это очень нравится.

Я:

- Как вам трудно будет заставить себя поверить!

Второе отделение: «Картинки с выставки», отлично звучит. Все устраивают Кусевицкому огромную овацию. Вобщем, он сияет, и я. Едем к Захаровым, как условлено давно: сначала предполагалась маленькая компания, но потом повалили все: Кусевицкий, Стоковский, Херцы. Дукельский. Боровский. Пайчадзе, Самойленки, Ларионов-Гончарова, Обуховы, квартет Кедрова, Гиршман. Еды еле хватило, но польщены, что были важные слоны. Когда по какому-то поводу расцеловался с Захаровым, я объяснил Фатьме Ханум, что двадцать два года дружим. Захаров вдруг приставил: за исключением двух весьма ужасных годов. Ведь до сих пор помнит! Я ответил: это для циркуляции крови. Фатьма вдруг отвела и стала спрашивать про Мещерскую, не называя или не зная фамилии. Правда ли, что хотел соблазнить и увезти, так как «чьи-то» родители были против. Я, смеясь, сказал, что даже Башкиров стоял с автомобилем за углом.

Фатьма (через некоторое время):

- Я под впечатлением, считала вас до Америки человеком без прошлого.

Я (чтобы стереть впечатление):

- А когда я ездил в Россию, то сколько «прошлых» появилось!

Фатьма:

- А эта, может быть, тоже где-нибудь появилась?

(О, ещё бы, ввиду того, что портрет отца-Кривошеина стоит у Самойленко).

Но, чтобы сбить:

- Нет, эта была проклята за нерешимость при побеге.

Приехал Haensel, деликатные разговоры о моём уходе. Haensel ведёт себя как джентльмен, разрешает и даже не спрашивает о долге (тысяча долларов). Про manager'а Кусевицкого говорит, что он честный, но маленький. Рекомендует предварительно запастись гарантиями с его стороны.