Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Утром сочинял. Фидлер подговаривал купить квартиру в строящемся доме в Bois de Boulogne. Соблазнительно, но масса денег и лишь через зиму дом будет готов.

У Кусевицких, очень милы: свидание с manager, с которым сводят. Кусевицкий видит моё турне в 1929-30, тридцать-сорок концертов с гонораром в двадцать тысяч долларов, от которых я привезу чистых десять тысяч.

Manager возил в этом году Ravel'я, а в будущем везёт Онеггера. Равель не умел ни дирижировать, ни играть (еле-еле), но им интересовались (посмотреть – и довольно, больше не получит ангажементов). Он теперь вернулся с деньгами и кутит. Вот не ожидал!

Вернувшись домой - открытка от Шавича, что дирижировал премьерой «Стального скока» в Москве. Я возмущён. Держановский дурак. Шавич провинциальная мазилка.

Утром оркестровая репетиция «Стального скока», которым открывается дягилевский сезон. Репетиция - одна, но провозились больше двух часов; выходит недурно, оркестр на этот раз хорош, даже слышны в forte валторны (во Франции они умеют играть только piano). К концу репетируют «Оду». Приходит Набоков, жалуется на жизнь в Монте-Карло и вечные ссоры в балете. Мой приезд был солнечным лучом (он подчёркивает это). «Оду» репетируют кусочками, звучит мило; у Набокова больше чувство оркестра, чем у Дукельского. Говорят, он в последнее время очень разошёлся и даже вчера в издательстве стучал кулаком о прилавок, крича, что при составлении программы Кусевицким его чем-то обошли; поэтому я сегодня был сух.

Дукельский живёт теперь у барона, франтишки, - и это общение его портит. Когда днём он зашёл ко мне за сонатой, я спал. Он ждал и ушёл. Затем был manager от Кусевицкого. Говорили об Америке. Он, по-видимому, серьёзно за меня принимается и говорит со мною почтительно. Турне в 1929-30 году. Вот как спозаранку.

CS Church. Спрашивал у Miss Crain, был ли у неё Горчаков, но он не был, а говорил, что пойдёт на другой же день.

Днём болела голова и была страшная сонливость. Проспал даже визит Набоковых и не пошёл днём к Кусевицким, так что Пташка даже рассердилась.

Вечером голова прошла, и мы были на антверпенском хоре: «Реквием» Моцарта и «Орестея» Мийо. Пела Жанакопулос - падение: напряжение голоса и плохой тембр. Мийо - блеф. Хорошее только место с декламацией, криком, барабанами, т.е. там, где как раз нет музыки. Но это отлично. Вспомнил о проекте говора с музыкой. Дукельский хочет объясниться насчёт денег. Я, довольно резко: объяснения излишни: если хотите возвращать, но я не спешу, а если хотите взять ещё, то я дам вам с удовольствием.

Увидев меня, здоровающегося со Стравинским, Набоков воскликнул: «С интересом смотрю на вас: здоровается между собою современная русская музыка».

После концерта едем с Набоковым к Dubost (Дукельский не приглашён, уходит домой), но там скучно и глупо. Идём с Набоковым в кафе, он очень мил и рассказывает про обычные нелепости дягилевского балета.

Очень приятное письмо от Мясковского: невероятные похвалы «Огненному ангелу». Но «Стальной скок» успеха не имел.

Сочинял, но немного. Появится Горчаков после недельного отсутствия. Я, слава Богу, не накинулся на него, а очень прилично спросил про здоровье и предложил устроить к обоюдному удобству (аванс за полтора месяца: русский дневник [344] Имеется в виду дневник поездки в СССР в 1927 году. ). Решили, что будет приходить на полдня за пол жалования.

Предгенеральная репетиция «Оды». Набоков очень мило усаживает меня с женой. Дягилев появляется в хорошем настроении: как вы смеете? (с чужой женой). В «Оде» есть приятные моменты (именно «приятные», я ещё не знаю - очень хороши ли), есть скучные или не удавшиеся. Но с постановкой, где намудрили кинематографом и всякими освещениями, - скандал. Комиссия запрещает колбу. Дягилев бегал звонить министру внутренних дел. Я спрашивал у Стравинского, хорош ли материал «Оды». Он отвечает о свежести кожи ребёнка. После репетиции отвожу Набоковых.

Вечером на концерте Горовица. Отличная техника и тембры, но не глубокий пианист. Публика ревёт.

Глазунов приезжает с матерью недели через две.

Генеральная репетиция «Оды». Дягилев проработал до семи часов утра и в девять опять вернулся. И всё-таки не ладится. Колбу окончательно запретили. Министр: я вам искренне симпатизирую; но отчего не отменить запрещение; если она взорвётся, то всё разнесёт. От музыки то же впечатление. Я всё-таки думал, что Набоков талантлив, но не выписался, хотя я в нём менее уверен, чем в Дукельском. Дукельский отсутствует.

Днём корректировал клавир «Стального скока», награвированного с миллионом ошибок. Чтобы отдохнуть, отвёз Пташку в город и заехал в издательство за деньгами, но Пайчадзе не было, а Рахманинов беседовал с Конюс. Рахманинов был очень мил, но не встал, здороваясь (ему 55, мне 37 лет). Выглядел он довольно свежо, тысячи морщинок разгладились. Про мою толщину и я про отца (чахоточный, но в тридцать лет под семь пудов). Я тоже очень любезен, и Рахманинов разговорился: про моего сына, про американский копирайт и прочее.

Я:

- А где же главный директор?

Рахманинов (желая польстить Конюсу):

- Да зачем он вам, вот помощник директора.

Я:

- Но с этого денег не получишь.

Рахманинов (оживляясь при слове «деньги» и смеясь):

- Да, не получишь, не получить!

Вечер открытия Дягилевского сезона - «Стальным скоком».

Согласно элегантному дягилевскому стилю мне даже не дали приличного места, а страпонтен, который трещал. «Стальной скок» в слишком быстром темпе: противно, Дезормьер забывает темпы. Сцена не вся прилажена. Большой успех. Нувель зовёт выходить кланяться. Я упираюсь (не первое же представление). Затем иду, но путь далёк и я опаздываю. Дягилев: двенадцать минут аплодировали, а вы не могли выйти. Опять много комплиментов по поводу «Стального скока». А вот в России не имел успеха.

«Ода» идёт куда лучше репетиции, но есть скучные места (рамплиссажи [345] Длинноты, от remplissage (фр). по заказу Дягилева, даже кто-то подсвистывает). Однако под конец успех. Набоков выходит, смущённо кланяется, и, видно от смущения, целует руку племяннице. Бесконечный антракт. «Свадебка» Стравинского. Такая сильная вещь, но все утомлены и проходит бледно.

Генеральная репетиция Кусевицкого.

Мутный Концерт Русселя, тема из «Великана». Молодец Боровский, выучил в шесть дней. Флоран Шмитт гадость. Небоскрёбы, много интересных звучностей, но пошлятина.

Завтракал с Боровским. Херц - такой безнадёжный консерватор, вдруг заинтересовался современным, приглашает меня и, тряся толстой бородой, ухаживает за Пташкой.

Вечером концерт Кусевицкого: скучный, невозможно вечно пичкать такими тусклыми новинками.