Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Поиски квартиры, как два года назад. Святослава взяла Ольга Владиславовна. Очень обрадовались видеть опять Асафьева. Его тут приветствовали Прюньер, Онеггер, Ансермэ - Асафьев сияет. Целые дни возится в библиотеках. Свои исторические поиски (форма у Филдера, отца шахматиста, пять и семь тактов, а если восемь, то 5+3). а для оправдания командировки - о социальном положении музыки во Франции в таком-то веке. Разговор его с Ансермэ, который, по его мнению, натаскан Стравинским. Ансермэ защищает Набокова и не хочет слышать о Дукельском, а как раз я хотел через Асафьева повлиять на Ансермэ, чтобы он повёз в Россию 1-ю Симфонию Дукельского. Асафьев и я рассматривали оркестровку «Душки» и Сонату Дукельского, но впечатление неровное от Сонаты, а «Душка» плохо оркестрована. Пишу Дукельскому с целью пробудить его к более серьёзной деятельности.

Сувчинский Асафьева не разыскивал, но однажды, когда Пташка и я на Ballot заехали за Асафьевым, столкнулись у самого подъезда со случайно проходившим Сувчинским. Встреча Сувчинского и Асафьева почти любовная, хотя Сувчинский обижен, что Асафьев хотел уехать, не повидав его. Они уселись внутрь автомобиля и я спросил, не везти ли их в Bois de Boulogne, как шофёры возят любовные парочки.

Я смотрел «Поцелуй феи», но сухо, как будто вовсе не так занятно. Играют после «Черевичек». Какие опьяняющие широкие две темы! Увертюрная и «яблонько»! Стравинский засушивает даже Чайковского.

Обед: Асафьев, Сувчинский, Пташка, я. Сувчинский ведёт нас в простоватенький с виду ресторан, но очень вкусный, у Halle des Vins. Сувчинский про Стравинского: я его знаю теперь как никто: этот человек постарался совершить изумительный план, но у него не хватит сил его выполнить; это - отличное стратегическое расположение, занятое недостаточными войсками. Не потому ли Сувчинский нашёл нужным выступить в моём присутствии против Стравинского, что Асафьев уже наговорил ему за меня и против Стравинского. Приезжает из Лондона Дукельский, взволнованный моим письмом.

- Кто-то меня здесь травит. Кто?

Я:

- Тот, который раньше травил и меня, и у кого этот глагол в корне фамилии.

Дукельский знакомится с Асафьевым и затем играет нам, а также Сувчинскому, свою новую, 2-ю Симфонию. Симфония производит на всех странное впечатление: ждали явственного шага вперёд от первой, но его нет. Будто недостаточно ярко и ясно. Пять романсов на Пушкина милы. Затем я играл две «Вещи в себе». Дукельский хвалит длинную. Сувчинский молчит, а затем начинает хвалить обе, хотя довольно косноязычно. Затем обедаем все вместе, весело. Сувчинский обрушился на Стравинского за то, что тот так материалистичен и так заботится о выколачивании денег. Для чего? Для того, чтобы потом обставиться со всех сторон «гочкисами».

Квартира продолжает занимать у меня время, хотя очень хочется сесть работать. Четыре срываются. Дукельский уезжает, показывает мне оркестровку «Душеньки», спрашивая совета и сейчас же отвергая всё, что я советовал. Асафьев находит его милым мальчиком, типичным для своей музыки.

Двадцать второго октября приезжает Дягилев и начинаются разговоры о: 1) заказе балета мне; 2) советскому композитору, согласно моей информации, которая, кстати, совпала с хиндемитовской (ибо последний получил её от Асафьева, чего Дягилев, конечно, не знал). Я привлекаю к разговорам Асафьева, один раз мы обедаем, другой завтракаем. Я играю Дягилеву две «Вещи в себе» (нравятся, но суховаты), а также 1-ю Сонату Шостаковича и «Вокализ» Попова. Асафьев утверждает, что от обеих вещей оба автора ушли вперёд. Дягилев решает остановиться на Попове и поручает Асафьеву устроить его приезд в Париж, платя дорогу по третьему классу и месячное пребывание. Много выспрашивает у Асафьева про различные старинные издания, которые Дягилев коллекционирует (увлечение последних лет, даже в ущерб балету). Асафьев очень доволен, что его командировка закончилась заказом балета советскому композитору: за это его погладят по головке.

В третьем свидании Дягилев и Кохно излагают мне сюжет балета: притча о блудном сыне, перенесённая на русскую почву. Излагают оба и очень убедительно. Асафьев в восторге, находит, что Дягилев как раз угадал, что мне сейчас нужно. Мне нравится. И хотя я никогда не хотел работать с Кохно, кажется, возьму сюжет (Дягилев вложил переделку в уста Кохно, хотя я уверен, что три четверти в ней дягилевские).

Асафьев уезжает двадцать девятого октября. Я провожаю, также Мийо с женой. До скорого свидания - моего приезда в СССР в декабре. Двадцать шестого я нахожу квартиру, меблированную, чуть грязноватую, но спокойную и просторную, и в окне видна Avenue du Bois. Пора, ибо и я, и Пташка (ещё бы, в её положении) очень издёргались. Двадцать восьмого мы переехали, и я сейчас же принялся за окончание скерцо в 3-й Симфонии.

Дооркестровал скерцо Симфонии, дабы, прикончив её, развязать себе руки для нового балета. Но в шесть часов вечера свидание с Дягилевым в Grand Hôtel и отчаянная торговля из-за гонорара, «с выходом». Дягилев сидел, угрюмый и тяжёлый, и болезненным голосом повторял: «У меня нет денег, больше не дам». Я требовал двадцать пять тысяч франков (и то мало, Идка заплатила бы семьдесят пять), а он не соглашался. Отложили разговор, и я поехал играть к Самойленкам в бридж. Это был мой первый дебют после летнего перерыва и обошёлся он мне в триста сорок франков, так как партнёры были клубные, сильные.

Окончил 3-ю Симфонию.

Днём зашёл в издательство и сообщил эту печальную новость Пайчадзе: иначе говоря - пятьдесят тысяч франков на гравировку. Встретил там Сабанеева. У него смена вех: недавно в английских газетах появилась его статья об «Огненном ангеле», очень хвалебная. Открыл у меня глубину и нежность, которые я, оказывается, до сих пор скрывал из ложного стыда. Сабанеев сообщил, что он написал вторую статью для Америки, и выражал желание повидаться и прийти ко мне. Я уклонялся под предлогом того, что мы недавно переехали, а Пайчадзе, после его ухода, говорил:

- Не пускайте его к себе, у него изо рта воняет, он вам отравит всю квартиру.

Я ответил:

- Это от того, что он всю жизнь обдаёт всех грязью.

Вечером пошёл на Гизекинга. Это первоклассный пианист, один из лучших: Рахманинов, Горовиц и он. После концерта я зашёл к нему. Он сначала меня не узнал, а узнав, сказал: «Меня уже оповестили, что вы в зале». Выходя, нос в нос столкнулся со Сталями. Не кланяясь, мы отогнулись в разные стороны. Не ссора, а весёлый водевиль.

Псалом: «Сей день сотворил Господь: возрадуемся же и возвеселимся в этот день». Если бы каждый начинал свой день с этой песней на губах и в сердце, он был бы благословен и мог бы благословить других. (Это изречение я выписал из CS Sentinel).