Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Работал над «Огненным ангелом». Истерика Ренаты. Думал, что будет очень трудно, но она прошла просто и ясно, и сегодня я дошёл до латинской молитвы Рупрехта, где и остановился, не зная, как ставить ударения в латинских словах.

Послал Ильяшенке в Константинополь телеграмму с оплаченным ответом, спрашивая о маме. Может быть, эта телеграмма толкнёт его на какую-нибудь активность. Новороссийск всё ещё не занят большевиками, и у меня есть надежда, что мама там в ожидании парохода Добровольческого флота с «оплаченной» кабиной.

Стелла позвонила, что не может взять у меня урока, так как ничего не приготовила; уезжает сегодня в Филадельфию на неделю играть с отцом, но зайдёт непременно повидать меня. В результате вместо трёх часов она попала ко мне в восемь. Рассмотрев мои рецензии, фотографии, оперы, распустила волосы и была очень мила. Я тоже мил, но сдержан. Меня даже как будто радовало, что я от неё теперь далеко. А между тем, когда я увидел у неё на пальце простое платиновое колечко, тонкое, точно проволока, то оно меня страшно разозлило.

Мы ужинали в Hotel Savoy, как бывало, и я проводил её домой. Завтра утром она едет в Филадельфию на неделю.

Пишу рассказ Ренаты и страшно увлекаюсь им, особенно моей лирической «тихоокеанской» темой.

Рассказ Ренаты.

Учу Сонату Мясковского. С её соскальзывающими хроматизмами её ужасно трудно запомнить.

Janacopulos и Сталь не вернутся в Америку, как собирались, а проедут прямо в Европу, поэтому концерт на двадцать седьмое марта, где она должна была петь «Гадкого утёнка», отменяется. Очень жаль, я их очень люблю. Они должны были пробыть здесь месяц и отправиться в Париж. Linette собиралась присоединиться к ним, чтобы поехать в Париж учиться пению, а на самом деле, чтобы провести лето со мной.

Утром звонила Стелла, которая должна бы быть ещё пол недели в Филадельфии. Но спектакли не состоялись, и она вернулась до срока. Завтра придёт на свой урок. Неизвестно почему я чрезвычайно обрадовался и шёл по улице, улыбаясь.

Много работал над «Огненным ангелом» и продвинул рассказ Ренаты до самого конца. Чтобы не прерывать работы, отказался от завтрака у Ингерман. А от Гатти пока ни слуху, ни духу, хотя уже пора бы.

В три часа явилась Стелла «брать первый урок». Но она ещё ничего не приготовила, так как не успела достать Баха, которого я ей задал. Показывала мне свою технику, которая, конечно, в беспорядочном состоянии. Я объяснил ей упражнения. Урок длился четверть часа. После этого Стелла оставалась у меня часа два. Я прочёл ей первый акт «Огненного ангела», переводя на английский. Кажется, либретто произвело на неё впечатление. Затем Стелла говорила, что она много увидела и изменилась с тех пор. как побывала в Лондоне. И действительно, Стелла будто не та, что прошлой весной. Она говорит, что вступила в «переходный» период. Наши отношения милы и сдержанны, и, вероятно, я не ошибусь, предположив, что у обоих есть неясная надежда на что-то или ожидание чего-то. Вспыхнет это или потухнет - неизвестно. А когда мы расстались с ней, у меня осталось чувство не то неудовлетворённости, не то досады.

Кончил рассказ Ренаты. Очень хорошо.

Днем позировал Дерюжинскому, который лепит мою голову. Я удивился, как хорошо выходит.

Обедал у Wiborg, богатых американцев.

Сегодня в Нью-Йорке первое представление (днём) балета Carpenter'a, умеренно талантливого американского композитора, и обед в честь него. Подумаешь, как приятно: бездарь чествуют и балеты ставятся, а моя опера лежит. Впрочем, обед был довольно приятный, шумный, нарядный и, в сущности, совершенно мне чуждый. Поэтому я вскоре удрал и поехал сыграть роберок в бридж у Самойленко.

Говорят, в газетах мелькнуло, что Ростов снова взят войсками Деникина. Возникают какие-то надежды на то, что мама попадёт в Константинополь, но не знаешь - верить или нет. А на телеграмму, посланную Ильяшенке неделю тому назад, ответа нет.

Работал над Хозяйкой.

Позировал Дерюжинскому. Выходит превосходно и почти готово. Дерюжинский произрёк: американские женщины таковы, что мужчина, делающий много долларов, сексуально возбуждает их больше всего. Зло и почти верно.

Ростов опять занят большевиками. Прямо одно отчаяние с мамой: попасть в город, переходящий из рук в руки. У Дерюжинского мать в Херсоне, а у Анисфельда в Одессе. И на все три города навалилась большевистская рать. А мы – три артиста – сидим здесь и одинаково не можем помочь, только, просыпаясь ночью, с ужасом рисуем страшные картины.

Дерюжинский кончил мою голову и считает её самым своим удачным произведением за последнее время. Приходил Анисфельд слушать то, что я написал из «Огненного ангела». Когда он сидел у меня, явилась Стелла, с которой мы, оказывается, условились на сегодня, но я ерепутал. Она сразу атаковала Анисфельда, которым давно интересовалась. Но Анисфельд плохо говорил по-английски и был просто невежлив, похвалив сестру Стеллы, которую видел на сцене. После этого обиженная Стелла сразу умерила свой пыл, а Мmе Анисфельд стала торопить его домой. Когда они ушли я дразнил Стеллу, что она так привязывается к знаменитым людям, что жёны вынуждены уводить их.

Кончил Хозяйку. Решил поставить крест на мою скрипичную сонату, наброски которой начал в Японии, и взял тему из неё для «Огненного ангела».

Mme Liebman пригласила меня и Linette в ложу на филармонический концерт, где Рахманинов играл Концерт Листа. На этот раз Рахманинов играл превосходно и не вбил ни одного гвоздя. После концерта, на чае у Странского. Я очень мирно и любезно разговаривал с Рахманиновым. У него, по обыкновению, усталый вид и он ждёт не дождётся, когда кончится сезон. Я сказал: «Сергей Васильевич, пора бы за 4-ю Симфонию приниматься». Он согласился, но сказал, что летом не придётся - надо готовить новую программу, будущей зимой - тоже, надо зарабатывать деньги, а вот через год он засядет.

Оттуда Либман потащила меня в кинематограф, где показывалась картина с участием Дагмары в роли преступной женщины. Это было очень увлекательно увидать на экране Дагмару, которую я знал так хорошо. Из неё вышла пренеплохая артистка, а постановку этой картины - так сообщает Либман - сопровождала целая скандальная история, центром которой была, конечно, прекрасная Дагмара.

Завтракал у Извольских, молодой пары, с которой недавно познакомился. Он сын нашего бывшего министра иностранных дел, а она уроженка Гаваны. Оба милы, красивы и богаты. С нами завтракала Mme Joe Thomas, молоденькая женщина, которая спросила меня, почему я не дам ещё концерт теперь, весною. Я ответил - потому что невозможно достать зал. Она сказала: «В таком случае, зал в моём доме к вашим услугам, он правда всего на сто пятьдесят человек, но мы можем продать билеты по десять долларов и это будет вам даже выгодно». После этого обе дамы объявили, что они берут на себя устройство концерта, и мне осталось только поблагодарить их. Это совсем мило и очень устроит меня к лету.