Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Статья имела действие. Ругательного письма решил не писать. Но, с другой стороны, решил, что молчать - это поощрять недобросовестное исполнение. Поэтому написал письмо со строгим изложением фактов и с вопросами: сколько было репетиций (неужели всё-таки одна?), и почему меня на них не пригласили.

Сегодня не сочинял. Корректировал партитуру «Стального скока». Заходил в издательство, где Горчаков играл свои новые сочинения. Они лучше: меньше промахов, но едва ли талантливы.

Была несколько тяжёлой голова, поэтому ходил в дальнюю прогулку по Bois de Boulogne со Святославом. Последний изображал чуф-чуф, шлёпал по грязи, а один раз громко спел «чижика». Когда я оказался на одной тропинке, а он на другой, он философски сказал: «Ты сюда, а я сюда, у каждого своя дорога».

Днём голова прочистилась, пришёл Марнольд, мы сыграли две партии в шахматы. Правда, я ему отдавал ходы назад, но первую он выиграл и вторую тоже стал выигрывать. Тогда я решил: довольно возвращать ходы, дождался первого его зевка и выиграл вторую партию. Он слушал «Вещи в себе» и хвалил.

Корректировал и кое-что разрабатывал в pas-de-deux. Вечером на концерте Страрама, довольно скучном, 3-я Симфония Шумана так плохо звучит, что тоже было скучно. У «Заратуштры» Штрауса ошеломляющее начало (ведь без музыки, а как здорово!), но кроме начала ничего нет. Страрам в артистической бросился навстречу и спросил, что моего он играет. Я сказал: что хотите. На днях он придёт поговорить. Кстати, поговорю с ним о Симфонии Дукельского.

Корректировал и сочинял pas-de-deux. Общий план набросался. Но боюсь, это не то, что хочет Дягилев: недостаточно страстно. Дягилеву теперь нужно обратное тому, что он проповедовал мне в Риме в 1915 году. Черта, общая ему и Стравинскому: с убеждённейшим видом утверждать, что только такую-то музыку и можно сочинять, а через год доказывать обратное.

When we think only of good, of God and his Infinite ideas, harmonious conditions are externalized. Christian Science [364] Когда мы думаем о добре, о Боге и бесконечности его деяний, то выявляется их гармоничность. Христианская наука (англ). .

Совершенно верно. Отраженье Божье всегда гармонично, но мы, мысля материально и создавая вокруг себя материальную атмосферу, не видим этого. Когда же мы переключаемся в цикл добра и божественных идей, гармония выступает.

Меня очень огорчает, что Пташка после деторождения так завязла в медицинской атмосфере. Для родов надо было взять акушера - это допускают самые подвинутые из сайентистов, - но после надо как можно скорее отвязаться от докторов. Пташка же как-то от Science отстала, к докторам не пристала, сидит между двух стульев - и это очень нехорошо.

Оказывается, вчера я неожиданно кончил пятый номер. Я больше всего боялся, что он или не выйдет, или, если выйдет, то всё-таки не понравится Дягилеву. Как раз последний позвонил по телефону и сказал, что хочет прийти слушать новые номера. Я просил прийти завтра, надеясь, что, может быть, я к тому времени закончу шестой номер.

Днём был в гараже и объяснял мастеру некоторые поправки в машине. Мастер у нас очень важный, и я размышлял, можно ли ему дать на чай, и если да, то сколько. Как раз в этот момент приехал какой-то другой моторист, важный, и надо было видеть, как мой мастер, извинившись у меня, бросился к нему и стал что-то объяснять про его машину. Я терпеливо ждал минут двадцать, но, когда тот, объяснив всё, начал ещё мыть стекло, извёлся и, подойдя, сказал: «Я вас жду, мыть фонари не ваше дело». Тот ответил «в самом деле», но не сразу вернулся. Тогда я в бешенстве ушёл из гаража. Я не знал, можно ли ему дать на чай, а это вот какой раб! Дома я скоро забыл про этот случай, но, проснувшись ночью, опять разозлился и не мог спать. В конце концов заставил себя думать по CS, успокоился и крепко заснул.

Тяжёлая голова. Некстати: надо бы к приходу Дягилева закончить шестой номер и подучиться играть вновь написанное, чтобы не тыкать в соседние ноты. Но пришлось пойти в длинную прогулку, чтобы голова не разболелась хуже. В пять часов явились Дягилев, Кохно, Лифарь и Нувель. Дягилев был в отличном настроении и наговорил комплиментов Пташке. Затем стал спрашивать: ну кому можно заказать балет на случай, если Хиндемит не поспеет? Кто такой Мартину? Кто Villa Lobos? Про последнего я постарался дать некоторые сведения, хваля его с оговорками. Поднимать вопрос о Дукельском нельзя было: ещё не та атмосфера. Я сыграл №№ 4, 5 и 6, которые Дягилев не слышал до сих пор, и, к удивлению, все три были одобрены. Я был приятно удивлён, так как боялся, что pas-de-deux будет найдено недостаточно амурозным, а про №4 будет сказано, что сонатное аллегро не есть часть балета. Дягилев сделал несколько дельных замечаний про pas-de-deux, именно: что надо играть его медленней, но так как от этого оно удлинится, то надо его чуть сократить, что я и обещал сделать. Затем Кохно начал выдумывать сюжет для неожиданно разросшегося №4, имел несколько «гениальных идей», но тут же взял их обратно. Когда же выяснилось, что выдумать не совсем просто, то начались восклицания, что эта музыка не так-то уж подходит и что, в сущности, она вовсе не такая танцевальная. Смущала побочная партия, ибо она вызывала женский образ. Ввести уже сидящую на сцене красавицу было нельзя, так как весь этот номер был задуман для того, чтобы разделить два её танца. Ввести же другую женщину значило бы отвлечь внимание от первой, что тоже было нежелательно. По счастью, занялись другими номерами, а этот вопрос отложился. Очевидно, и Дягилев, и Кохно хотели подумать. Ушли в девятом часу. На прощание Дягилев пригласил нас к себе в ложу на «Снегурочку», сказал, что он в любой день свободен, чтобы прийти опять, и просил достать Villa Lobos, но будто от меня, а не от Дягилева, чтобы не связывать последнего.

После трёхчасовой игры и горячих разговоров, голова разболелась вдребезги, и я не пошёл на бридж к Самойленкам. К полуночи голова прошла.

Сегодня была замечательная ясность головы, и я не только выполнил все изменения, предложенные Дягилевым (в том числе расширил заключение балета), но и закончил шестой номер, то есть, иначе говоря, кончил сочинение балета. Осталось только дооркестровать три номера. Да ещё перекромсать четвёртый номер совместно с Дягилевым. Я его смотрел: он разбирается как по винтикам и его можно перекроить, как угодно. В том виде, как сейчас, он войдёт сонатным аллегро в 4-ю Симфонию, для балета же я его сделаю, как Дягилев захочет.

Настроение очень хорошее.

Должен был позвонить Дягилеву - когда следующее рандеву, но не позвонил, не имея ответа от Villa Lobos'a. Тогда Дягилев сам позвонил дважды, спрашивая, что же обезьяна. Сам Lobos позвонил лишь к вечеру: страшно доволен и благодарен и к услугам, когда угодно. Словом, я попал в благодетели. Решено встретиться у меня послезавтра.