Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Наработавшись за день, вечером вдруг собрался в симфонический концерт - послушать Рубинштейна. Пташка, которая лежала, вдруг обиделась, что я оставляю её одну, а я рассердился - что такое в самом деле: шагу ступить нельзя. 4-ю Симфонию Бетховена послушал с удовольствием, 2-й Концерт Сен-Санса - тоже, знаю каждую ноту ещё со времён Консерватории. Сен-Санс отлично оркеструет фортепианные концерты (как странно, я ни разу не слышал своих!). Файя и Флоран Шмитт нагнали тоску.

Репетиция Poulet, который даёт сюиту из «Апельсинов». Оркестр молодой, горячий, и сам цыплёнок [365] Poulet - в буквальном переводе с французского - цыплёнок. старается; его ругали; но выходит недурно, гораздо лучше, чем я ожидал. Я попросил у менеджера ложу, так как собирался Дягилев. Тот сначала расцвёл, что Дягилев, но потом в глазах его замелькало сомнение: а вдруг я так, лишь бы получить ложу. Между тем. Дягилев сам заявил, что он хочет прийти слушать.

Вечером премьера «Снегурочки» в Русской Опере (Кузнецовой-Маснэ). Спектакль очень парадный. Мы в ложе у Дягилева. Но Купер тянет и голоса так себе, кроме двух мужчин: Попова и Пиотровского. В антракте Дягилев, указывая на меня, говорил Волконскому: «Ну, такой шедевр написал, такой шедевр...»

Увидев Соню Аванову, я подошёл к ней поздороваться.

Она:

- А, наконец-то вы узнали меня! А вот позвольте познакомить вас, это мой муж.

Мужем оказался... Кирилл Зайцев! Вот неожиданная комбинация! Я как раз последнее время читал его статьи в газетах и знал, что он примкнул к группе монархистов. У Зайцева проседь в бороде, и он поширел в плечах.

Он:

- Мы так давно не виделись - страшно подумать!

Я:

- Пятнадцать лет.

Они всего две недели женаты. Он недавно ездил в Белград, видел там Мещерских. Подошла Пташка и я познакомил их. Пошли по фойе: я с Соней, он с Пташкой. Разговор с Соней, конечно, о Кошиц, которую я несколько раз называю Ниной. Замечаю, что Зайцев прислушивается, и сейчас же говорю «Нина Павловна». Расставаясь, делаю Зайцеву комплимент за его бриджевые таланты и говорю, что надо бы сыграть. Зайцев отвечает, что не играл с петербургских времён. Записываем адреса и прощаемся. Странное впечатление, когда сочетались браком персонажи из двух разных пьес! Зайцев - мой один период, Аванова - совсем другой. И потом, она всё-таки грубиянка, хотя красивая женщина; я не думал, что Зайцев кончит ею. Но встреча интересная, пахнуло стариной; старина, оказывается, имеет власть надо мною. Почему? Потому ли, что революция отгородила стеной от прошлого? Или жизнь за границей, вдали от России, заставила жадно вспоминать о русском? Или просто чтение дневников? Не думаю, чтобы возраст.

Спектакль тянется долго. На ложу Дягилева обращают внимание. Сам хозяин, Маснэ, подходит к нему справляться - хороши ли костюмы.

Звонил Шуберт. Я сказал ему, что встретил Соню Аванову, которая вышла за моего знакомого. Шуберт:

- Да, да, от социалиста к монархисту.

Я:

- От социалиста?

Шуберт:

- Ну как же, недаром же она жила в одной квартире с Керенским.

Комбинация усложняется!

В три часа явились: Дягилев, Нувель, Кохно и Лифарь. Так как мой №4 развинчивается по винтикам и для надобностей балета его можно было перекомбинировать как угодно - то я на блокноте нарисовал наглядную схему этого номера, дабы Дягилев легче мог ориентироваться, и озаглавил рисунок: «Общеобразовательное пособие». Дягилев вырвал листок из блокнота и быстро спрятал его в карман. Однако номером заняться не успели.

Так моё общеобразовательное пособие пошло не для дела, а для дягилевской коллекции. Не успели также обсудить переделки в №5 и заключение в №6. Похвалил Дягилев лишь заключение балета (теперь пять с половиной тактов вместо прежних четырёх), как явился Villa Lobos в сопровождении испанского пианиста и ещё француза. Lobos, видимо, волновался и для апломба сосал сигару, которой надымил во всех комнатах. Играли два часа. Играл испанец, который с листа валял все труднейшие лобосовские измышления. Тут были и широкие замыслы, и бесконечные переливы, и раза два простые мелодии с приятными, наложенными в нескольких местах, пятнами. По-видимому, Lobos, не зная, что может понравиться Дягилеву, пробовал все свои манеры, но меньше всего обращал внимание на свои «мелодии с пятнами», а это было единственное, что имело шанс.

Наконец в пять часов я заявил, что концерт Poulet начался, мои «Апельсины» идут вторым номером, и надо или ехать, или не ехать. Lobos простился и уехал со своими приятелями, а мы - Дягилев, Пташка, Нувель и я - сели в такси и поехали на концерт Poulet. Дягилев кутался в свою потёртую бобровую шубу и говорил:

- Он всё-таки талантлив, но у него вкуса ни на грош. Часть людей без вкуса, но

их спасает большой талант, как есть люди неумные, которых спасает такт. Вот есть

у нас один очень большой композитор, но без вкуса.

Я:

- Это Чайковский.

Дягилев:

- Нет, я не о Чайковском. Чайковский не то что без вкуса, но он как-то по ту сторону всякого вкуса. Я говорю о Стравинском. У Стравинского нет вкуса, начиная с галстуков и носков, которые он выбирает, но у него есть гениальное дарование и большой ум, и это его спасает.

Дягилев в периоде контры со Стравинским, иначе он так бы не говорил о нём.

Я возвращаюсь к Villa Lobos и говорю, что он, сыграв столько музыки, как раз не почувствовал того, что могло заинтересовать Дягилева.

Дягилев:

- Он напоминает мне одну композиторшу, которая сыграла мне свои сочинения terriblement modernes [366] Жутко современные (фр.). , как она говорила с английским акцентом, и когда я сказал, что это уж слишком для меня модерно, то она была очень горда, более горда, чем если бы я принял её сочинения. Она ходила всюду и хвасталась, что уж так она пишет, так пишет, что даже для Дягилева слишком moderne.

Ключ к этому рассказу в следующем: слово «модерн» в музыке было пришпилено к поискам новых гармоний, а затем к поискам красивого в фальши и сложности; наиболее проницательные композиторы первые утомились этим и повернули к простоте, но не старой, а ища простоты новой, и, разумеется, Дягилев был с ними; композиторы же менее чуткие продолжали городить свои постройки и, уходя в тупик, думали, что открывают неведомые горизонты. К таким частично принадлежал и Lobos: у него было несколько дорог, и он не знал, которая выведет.

На концерт приехали вовремя. В ложе я посадил Дягилева с Пташкой в первый ряд, дабы менеджер видел, что он здесь. Poulet дирижировал неплохо, горячо. Затянул только Принца и Принцессу. Я не очень люблю эту сюиту и даже предупреждаю Дягилева, что «вещь так себе», но он хвалит и обещает сыграть в Лондоне во время своего сезона. Сюита имеет успех. За кулисами Blois говорит, что мне надо уйти от Р1еуе1'я к Гаво, который даёт мне значительную денежную гарантию на концерты.