Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Днём приходил Горовиц, я показывал ему некоторые из моих сочинений, которые он собирается играть в будущем сезоне.

Вечером играл в бридж у Самойленко. Профессор Алексинский простил моё выступление в полпредстве отечески мило и играл со мною в бридж. А тут опять приглашение на приём восемнадцатого, идти или не идти?

Провожали Кусевицких, уезжающих в Америку на три дня - он второй раз получает докторскую степень при торжественной средневековой церемонии. Затем Фидлер предлагал купить квартиру и возил смотреть строящийся дом. Но дорого, далеко и тесно.

Днём кое-что переделывал в третьем акте «Игрока». Вдруг позвонил Дягилев и спросил, буду ли я дирижировать первым спектаклем в Лондоне. Я ответил, что меня не особенно тянет, но что прежде, чем разговаривать об этом, он лучше бы заплатил за парижское дирижёрство. Дягилев спросил, приду ли я сегодня на закрытие сезона. Я ответил:

- Не уверен.

Дягилев повернул фразу:

- Да, сегодня всё продано, так что нельзя быть уверенным, что получишь место.

Я молчал, говорил Дягилев: если моё решение относительно Лондона окончательное, то, конечно, нечего настаивать, так как в Лондоне на открытии и без того всё будет продано - это не из тех спектаклей, для которых нужны усилия, чтобы их вытащить; но если я передумаю, то об условиях можно поговорить завтра, но не поздней, так как завтра же он уезжает в Берлин.

Я ответил:

- Решение скорее окончательное.

Весь разговор вёлся в живой, почти полушутливой форме, причём Дягилев говорил долго, а я коротко. По окончании разговора Пташка возмутилась, сказав, что она изумлена моим тоном. Дягилеву просто надо было сказать самому собственным голосом, что меня нет дома. Я же думаю, что наоборот: как раз не надо было показывать, будто я сколько-нибудь взволнован нападением Кохна, но ничем не интересоваться, что говорит Дягилев, и мягко от него отстраняться. Так он лучше поймёт, что я отдаю себе отчёт о его роли.

Пташка встретила у одной американки Prima, который, узнав о процессе Кохно, в негодовании закричал, что этого человека все ненавидят. До сих пор все как-то молчали, но теперь это вдруг всплыло наружу. Если бы Кохно сделал подобную вещь по отношению к нему, Prima, он оставил бы от Кохно одно мокрое место.

Вчера достал письмо к Мясковскому от Гаво, а сегодня от Ecole Normale – два фиктивных приглашения приехать в Париж для лекций. Отправил их порознь заказными, надеюсь, что помогут.

Очень неглупо в одной французской рецензии написано про хореографию «Блудного сына»: «Nous avons l'impression que les nouveautés de M. de Diagilev sont réglées désormais par quelque professeur de culture physique qui serait devenu subitement fou en parcourant une galerie de tableaux modernes» [384] «У нас впечатление, что новинки господина Дягилева отныне определяются неким профессором физической культуры, который неожиданно сошёл с ума, осматривая галерею современной живописи» (фр). .

Заходил в издательство. Пайчадзе настроен пессимистично: конечно, завтра Кохно выиграет дело и получит разрешение на арест всех экземпляров «Блудного сына».

Затем с Пташкой были у Mme Dubost, где масса народа и поёт чехословацкий детский хор. Многие поздравляют со вчерашним успехом «Блудного сына»: закрытие дягилевского сезона прошло при переполненном зале, и после «Блудного сына» занавес поднимался семь раз.

Мелькнул Сталь, как огурчик свеженький.

Вечером - концерт Кошиц, недавно вернувшейся из Америки. Из моих вещей пела заклинание Фаты Морганы. Выдранное из оперного действия, оно, по-моему, звучит нелепо. Поэтому я долго не хотел кланяться, когда меня потом вызывали. После концерта - ужин у Кошиц. Среди других - Стоковский, очень любезный, но почему он меня не ангажирует на будущий сезон, ведь знает же от Кусевицкого, что я приезжаю в Америку.

Суждение по схватыванию экземпляров «Блудного сына» имело место вчера днём, но из-за посещения Dubost и Кошиц я не мог узнать вчера о результате. Сегодня довольно неохотно позвонил об этом к Пайчадзе, но оказалось, что мы выиграли: суд отказал Кохне и возложил на него судебные издержки. Теперь Кохно может начать процесс по существу, но это вещь долгая, продлится год или два, и стоит денег. Я, излишне говорить, был в восторге, особенно же была довольна Пташка. Но сейчас же я постарался взять себя в руки, чтобы не торжествовать и не злорадствовать. Если я нападение Кохна рассматривал как испытание, то и победу над ним надо рассматривать как испытание собственного приличия.

Завтракал Дукельский. Вчера он приехал из Лондона и уже знал от Пайчадзе о процессе. Сегодня я сообщил ему о результате, нарочно, между прочим. Дукельский был поражён: он был уверен, что Кохно не промажет. Играл Дукельский конец «Барышни-крестьянки», но он точь-в-точь под «Аполлона». Я так энергично накинулся на него, что Дукельский смутился и обещал переделать.

Приходил ещё Горчаков. Он скаутский инструктор в Ницце и загорел как индус. Показал свои новые сочинения. Среди прежней ерунды мелькнули два совсем недурных кусочка. Я советовал ему отобрать все отрывки, когда-либо отмеченные мною, и сделать из них сборник фортепианных пьес. Тогда его можно попробовать напечатать.

По примеру прошлых дней работал над отделкой «Игрока» внесением поправок, намеченных в Брюсселе во время репетиций, и проверкой французских и немецких переводов. В общем колоссальная возня, прежде чем клавир можно отдать гравёру. Кстати, обдумываю оркестровую фантазию, которую можно сделать из «Игрока».

Выходит очень удачное Larghetto для дивертисмента: темы сочинялись понемножку за последнее время.

Вчера Горчаков рассказывал, что в Ницце он ходил к Стравинскому показывать свои сочинения. Стравинский, средь прочих нравоучений, сказал: «Я требую (!), чтобы молодые композиторы сочиняли за фортепиано, чтобы во время этого процесса плоть пальцев совокуплялась с плотью инструмента».

Работал над «Игроком».

Вечером - у Самойленок. Был приехавший из Москвы Таиров.

Пташкина подруга предлагает дачу в Bretagne на берегу Атлантического океана, километрах в ста к северу от Rochelets, где мы жили в 1921 году. По описанию соблазнительно, поэтому решили поехать посмотреть.

Кстати, завтра большой чай в полпредстве, куда я приглашён и где обещал быть: как раз полезно в этот день очутиться далеко за Парижем.

Как только поездка была решена и началось рассматривание карт и проба автомобиля, так у меня загорелось: ехать! Звонил Таирову, не прокатится ли он с нами. Он чуть не собрался, но как раз получил телеграмму из Барселоны – и должен был выехать туда.

Откликнулись Б.Н. Самойленко и Шуберт.

Обедали у Кошиц и после были вместе с нею на «Салтане». Я скорее не люблю эту оперу, хотя кое-что хорошее мелькнуло.