Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Утром примчался Blois и сообщил, что после боя, наконец, Гаво согласился дать Вальмалету контргарантию, и теперь всё в порядке. А то вчера дело клонилось к разрыву. Раньше Гаво очень меня хотел, но потом, очевидно, кто-то ему что-то нашептал. Я спросил:

- Но кто же, например?

Blois:

- Может быть, он посоветовался с каким-нибудь милым французским композитором.

Днём заходил в издательство. Мою 2-ю Симфонию взял Клейбер для Берлина, а Клемперер для Южной Америки. Последний, впрочем, с оговоркой. Я лично думаю, что оговорка довольно большая и что он по дороге испугается и не сыграет. Но с «Огненным ангелом» дело плохо: четыре больших немецких театра вернули, ссылаясь на трудность музыки и несценичность либретто. Я знаю, что там есть места несценичные, зато есть и чрезвычайно сценичные. Когда опера пройдёт в первый раз, предстоит многое перекромсать. То, что «Огненный ангел» не идёт, меня волнует меньше: он уже зазвучал через 3-ю Симфонию.

Стравинский вернулся из Берлина и уехал к себе в Ниццу. В Берлине он дал концерт как раз тогда, когда приехал Дягилев с труппой, но Дягилев отсутствовал на концерте, а Стравинский на дягилевских спектаклях.

Вчера встречали вторично вернувшихся из Америки Кусевицких. Он ездил туда короноваться в доктора Гарвардского университета, honoris causa. Таким образом, он уже «дважды доктор» (Агриппа [386] Персонаж оперы «Огненный ангел». был трижды доктор). Вернулся Куся сияющий и подробно рассказывал про церемонию. Он честолюбив, и такие формальности его радуют.

Всё утро сидели с Blois у Вальмалета и обсуждали всякие мелочи в контракте - к завтраку сговорились о всех пунктах. К завтра он отстучит его на гербовой бумаге, и я явлюсь для подписи.

Подписал контракт с де Вальмалетом (с «Вальдемалетом»).

The sum total of evil belief Jesus designated a lie; and a lie is a negation - nothing. Therefore, thinking about evil is thinking about nothing [387] Иисус определил ложь как проявление зла, а ложь это отрицание, т.е. ничто. Следовательно, думать о зле значит думать ни о чём (англ). .

Июль начался под флагом отъезда и укладки. Из-за ликвидации квартиры эта возня была особенно большая. Ввиду накопления вещей, книг и детей, количество чемоданов, ящиков и сундуков вырастает геометрически. Конечно, тяжесть укладки на Пташке, но вместо того, чтобы взяться храбро и весело, она уже за две недели чувствует себя угнетённой и угнетает всех окружающих. Пять наиболее тяжёлых ящиков отвезли к Гаво, два такси всякого хлама - к Пташкиной учительнице пения, а десятка полтора чемоданов повёз Астров на дачу в поезде, плюс я повёз полный Ballot.

Из других предотъездных событий: были с Кусевицким в цирке (укротители львов и стрельба человеком из пушки); спорил с Пайчадзе насчёт «Игрока» - а то немцы последним заинтересовались, а Пайчадзе готов проспать, так как нет денег, чтобы делать новые материалы; писал энергичные письма Мясковскому, зовя его на лето; Robert Lyon, известный своей грубостью, вдруг на моё письмо об уходе от Плейеля ответил дружелюбно: Blois отказался от всяких процентов за устройство контракта, но просил, если Кусевицкий приедет в будущем году с Бостонским оркестром, пристроить его секретарём события - как это было, когда приезжал Нью-Йоркский оркестр. По этому поводу я возил Blois к Кусевицкому, но Blois мямлил и Кусевицкий тоже - и оба остались недовольны друг другом.

Наконец, пятого состоялся отъезд. Утром сделали инвентарь, затем осмотрели ещё предложенную квартиру, поколебались, отказались, и в третьем часу двинулись в Ballot. Братику на заднем диване была устроена постель, рядом сидела Эльза (очень славная датчанка по фамилии Бах - я всем выдавал её за внучку композитора) со Святославом на коленях, остальные свободные места доверху заложили вещами. Пташка и я сели спереди.

Ввиду позднего выезда в первый день сделали 250 км (и то много!) и остановились ночевать в Авалоне, очень симпатичном городке. Сыновья отлично перенесли путешествие, и на другой день к вечеру мы торжественно въехали в ворота нашего замка, куда уже прибыл Астров с вещами, потеряв кухарку, тоже датчанку, опоздавшую к поезду.

Замок колоссально эффектен со своими феодальными башнями. Внутри - неуютно, но просторно. Комнат много и далеко одна от другой - мы даже не сразу сообразили, как их распределить. Хозяева говорят, что чистили его пять дней, но вековая пыль лежала всюду - пришлось взять бабу, которая чистила ещё три дня - в шкапах, под кроватями, и особенно в балдахинах, висевших над каждой кроватью. Хозяева оказались настоящими графами: comte de la Fléchère de Beauregard, о чём свидетельствовала «забытая» на одном из столов брошюрка - речь аббата, произнесённая в день их свадьбы. Они в самом деле очень милы, хотя графиня говорит слишком много, и, если поддержать разговор, она никогда не остановится. Он нелепый и, видимо, безалаберно (или просто никак) вёл свои дела, которые пришли в окончательное разорение с гибелью виноградников, за которыми некому было ухаживать во время войны. В замке много старинной мебели, частью очень ценной, часто нелепой. На некоторых креслах вышиты графские короны - с девятью бубенчиками. В одной из башен - каменная винтовая лестница, у которой одна из ступенек почему-то всегда влажная (почему?). Хотя всюду проведено электричество, на лестнице я открыл бронзовый подсвечник, прибитый к каменной стене. Когда я показал его Шалону, он сказал: «Это не старинный, это от пианино».

Музыкальные задачи на лето были у меня следующие: переделать Симфониетту; сделать дивертисмент, материал для которого был почти готов; кончить 4-ю Симфонию: если успею, сделать оркестровую фантазию из «Игрока»; ввиду многочисленных концертов будущей зимой привести себя в фортепианном отношении в боевой вид; иногда немного дирижировать самому с собой; перекорректировать голоса «Стального скока», которые лежат уже скоро год, а также клавир «Игрока» и партитуру 3-й Симфонии, которые гравируются. Неужели, всё поспею?

Для начала сразу препятствие: Гаво прислал рояль лишь к двадцатому. Свинья. Правда, я без рояля проглядывал Симфониетту и намечал переделки, но настоящая работа началась с его прибытием. Как и всегда с переделками, казалось, что это пустяковая работа, так, несколько штрихов; на самом же деле вышло полное пересочинение, как с «Игроком», и, по-видимому, - не меньше месяца работы. К первому августа кончил только первую часть.

Между тем потерянная и найденная кухарка скоро ушла от нас в Aix-les-Bains (там веселее), и начались несчастья с прислугой, каковую найти здесь было нелегко, а найденные быстро уходили от невозможной графской плиты. Кроме того, вдруг необычайно размножились тараканы, огромные, чёрные, которые из кухни начали распространяться в верхние этажи. По стенам ещё промелькнули быстрые и водянистые сороконожки. Пташка очень тяжело переживала все эти события, не спала по ночам и портила настроение всему дому. Травила тараканов, ненавидела их, считала прислугу негодяйками, словом, не умела умно проходить мимо мелочей жизни, а создавала из них трагедию.