Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Затем Фёдор нарисовал мой портрет, быстро и удачно. Сели обедать. За столом философский разговор между Стравинским и Ansermet, который оказался не лишённым образования. Сувчинский сыпал научными терминами. Стравинский принимал участие слегка. Я молчал: с тех пор, как я занялся изучением CS, CS - божеское, философия - плотское. Все эти философские вопросы о познании суть приближения без надежды приблизиться, их символ - бесконечная десятичная дробь. Возобновляется разговор о рыбе. Я, шутя, но с серьёзным видом, спрашиваю:

- Что хуже, слегка тухлый рябчик (ведь в таком виде он вкуснее) или совершенно свежая рыба?

Стравинский, не задумываясь, отвечает:

- Конечно, рыба! Против разложения рябчика действует слюна, да и попав в желудок он не так быстро разлагается. Рыба же, минуя слюну в свежем виде, стремительно разлагается в желудке, и оттого она, конечно, гораздо вреднее.

После этой замечательной интерлюдии, разговор вернулся к философским темам, а затем к Дягилеву. Стравинский получил телеграмму: «Décédé sans souffrances» [389] Скончался без страданий (фр). . Кохно, конечно, не будет наследником. «Вот и дело против вас теперь само собой прекратится» - прибавил Стравинский, хотя для меня не ясно, почему.

Уезжаем в десятом часу вечера с обещанием возвратиться поиграть в четыре руки квартеты Бетховена. На прощание сыновья целуются со мной. Старшая дочка отсутствует. Младшая - очень славная, шестнадцать лет, не совсем чисто говорит по-русски. Я теперь с удовольствием правлю вечером при фонарях. В полночь заезжаем к Кошиц, будим. Она вылезает ненамазанная, что лучше ей идёт. Едем дальше. Сувчинский, сидя рядом со мною, говорит: «Оказывается, Дягилев был очень религиозен. Мне только что сказал Стравинский. Я не знал этого. А вы?» Я отвечаю, что знал. Помню, когда приходилось рассказывать Дягилеву про несчастье с кем-нибудь, он говорил: «Господи, твоя воля», и вроде как бы начинал креститься. Но эта религиозность - относительная, религиозность среди сквернословия и скабрезных выражений, которыми были пересыпаны каждодневные разговоры Дягилева. Та религиозность, когда говорят: не согрешишь - не покаешься; на этом основании грешат, но затем поклониться забывают.

Присутствие Сувчинского не мешало работать. Он подолгу гулял в горах, откуда иногда доносились высокие ноты, которые он брал. Пташка была в дурных настроениях, потому что ей плохо поётся, а плохо поётся, потому что утомлена, а утомлена хозяйством – потому что нет приличной прислуги. Я: лучше есть яичницу, пить молоко и быть довольным, чем из-за кухонных неладов создавать драму. В один из вечеров я сыграл Сувчинскому три законченные части Симфониетты и наброски четвёртой. Ему очень понравилось, но прямо-таки сильное впечатление производит первая часть 4-й Симфонии: «Совсем новая для вас музыка и новый тематизм». Любопытно, что я ему уже играл Allegro первой части, правда, без вступления, зимою, тотчас после сочинения, но Сувчинский отнёсся довольно рассеянно, а сейчас совсем не вспомнил, что я уже играл. С другой стороны, Larghetto дивертисмента, которое я сыграл ему теперь в первый раз, не произвело на него впечатления, а я так люблю это Larghetto! Что это? Моя музыка доходит до него лишь через промежуток времени?

Раза два разговор заходил на религиозные темы. Сувчинский, как всегда в таких случаях, забрасывает научными терминами и справками из различных писателей. У него отличная эрудиция и память. Но в данном случае это не пугает меня, и я успешно спорю с ним, внутренне опираясь на CS. Расходимся: на вопросах о таинствах, о православной церковности, на том, что загробная жизнь, как утверждает Сувчинский, есть обратное отражение этой, то есть чем больше здесь страданий, тем больше радостей там. Расходимся, когда я утверждаю, что человек, как Сын Божий, имеет право на счастье («не имеет права! Должен выстрадать!», кричит Сувчинский). Сходимся: что по существу нет настоящих атеистов, то есть таких, которые додумали до конца. Сувчинский в этом соглашается со мной и говорит, что атеизм разрабатывался в упадочный период философии, и атеисты производят один вид от другого, а от Бога просто отмахиваются. К удивлению, сходимся и в нереальности зла. Не ожидал от Сувчинского! Один раз спохватываюсь, что веду этот разговор за обедом с вином, которое Сувчинский попивает - и стараюсь ликвидировать, стыдно. Один раз это уже случилось, два года назад.

Сувчинский приехал на несколько дней, но пробыл две недели, чему я был рад.

Седьмого кончаю Симфониетту. Но, ведь, уже начало осени! А я всего-навсего за лето переделал одну старую вещь! С этим чувством запоздания я на другой же день принялся за дивертисмент. Несколько дней занимался досочинением второй и четвёртой частей и пересочинением третьей. Шло приятно, так что около пятнадцатого можно было сесть за оркестровку, а всякие подробности и недоразрешённые места разрешатся во время оркестровки. Первую часть я оркестровал ещё два года назад для Дягилева, но при слушании остался недоволен: грубовато и вязко, а характер этого номера требует более сухой и острой звучности. Кроме того, я решил взять меньший оркестр: удобный для исполнения, да и зачем лишние инструменты, если можно обойтись без них? Двадцать второго первые две части готовы в партитуре, двадцать шестого - третья. Идёт быстро и легко, легче, чем переделка Симфониетты. Параллельно - корректура «Стального скока» и зуб по адресу полуинтеллигентных гравёров.

После отъезда Сувчинских вскоре приехала Пташкина учительница пения, Telly, на несколько дней, а пятнадцатого Мария Викторовна. Боровский в Южной Америке, но денег ещё не шлёт. По счастью, богатые американские старухи делают подарки Наташе в долларах — это Марвик и проживает.

Дурное настроение Пташки постепенно смягчилось к середине месяца, а затем отношения сделались и вовсе нежными. Она начала успешнее заниматься пением, и это способствовало улучшению характера. Под конец она несколько раз и с успехом пела перед гостями. Тридцатого у нас был большой чай для окрестных шателенов, которых надо было пригласить после того, как мы бывали у них. Присутствовали и Флешеры, перед тем на полтора месяца уезжавшие. Оказывается, они не только графы, но и маркизы, но носят только графский титул, так как он, хотя и ниже маркизского, но древнее. Я играл. Пташка пела.

Другое интересное сборище - был пикник большой компанией в Pierre Châtel, очень эффектном форте на горе над Роной, ныне оставленный и даже поступивший в продажу. Спускались в большой грот, уходящий вглубь наподобие раковины улитки. Внизу было темно и холодно; искали низенькое отверстие, по которому на животе можно переползти в целую систему других гротов, длиной в полкилометра.