Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

В антракте масса народа и встреч. Стравинский: под пиджаком тёмная, вязаная рубашка (новый стиль?). Со мной мил, участливо расспрашивает про автомобильное крушение. Идём вместе в артистическую к Ансерме (мне - условиться о программе для весеннего концерта в Брюсселе).

Перед антрактом в зале через ряд впереди меня - Стали. Он как раньше, огурчик, подстриг бороду, весёлый, как будто никакой болезни. Собственно, надо было подойти к нему и выразить сочувствие, но как раз, когда после «Обады» он и Жанна выходили мимо нас, приходила запоздалая Пташка, и я, в сутолоке, по приобретённой привычке, отвернулся от них. Когда в антракте мы со Стравинским по лестнице взбежали в артистическую, он впереди, я сзади, то оказалось, у Ансерме как раз сидели они. Сознание, что не место подходить, или недостаток сознания, что надо подойти, или просто привычка, но я только сунул голову в артистическую и сейчас же вышел. Пошёл поздравить Пуленка, которому сделал комплимент за игру. За музыку же комплиментировал он меня, говоря, что всё лето играл «Блудного сына», и вообще объяснялся в любви.

Первым номером после антракта шла Сюита из «Апельсинов». Входя в зал, мы увидели уходящих Сталей: протест за моё поведение. Всё разыгралось глупо. Из Сюиты Ансерме играл только Марш (нельзя начинать с Марша), Скерцо и Побег, играл не очень хорошо, с качающимся ритмом. Успех сначала средний, но, когда аплодисменты стали стихать, Флоран Шмитт громко закричал: «Bravo, ça c'est de la musique!» [395] Браво, вот это музыка! (фр). . Аплодисменты возобновились, другие стали вставать и смотреть: кто кричал? Schmitt вышел из зала, с кем-то ругаясь. По окончании концерта зашёл к Ансерме, который очень невинно: в Брюсселе «Аполлон» в моём концерте: «Vous comprenez: cela sera un festival Prokofieff, dans la première partie duquel on va introduire «Apollon» [396] Понимаете, это будет фестиваль Прокофьева, в первую часть которого будет вставлен «Аполлон» (фр). . Недурно? Конечно, этого допускать не следует.

Вечером в этот же день - концерт Рахманинова, очень парадный, заплатили триста франков за два билета. За несколько дней до этого встретил Рахманинова в издательстве. Он вошёл с младшей дочкой, согнутый: продуло спину. Старый, вялый. Я старался быть поласковей. Он беседовал довольно охотно, дочка (барышня лет двадцати трёх) тоже поддерживала разговор и поправила отца, когда тот, желая сказать: «Сабанеев», сказал: «Прокофьев». Во время концерта он тоже был не в форме, играл хуже прошлого года. Я всё же хотел пойти за кулисы пожать руку, но, когда он последним номером сыграл свою новую парафразу на какую-то пошлость Крейслера (да и сама парафраза ординарная), я пришёл в такое бешенство, что не пошёл за кулисы. Как смеет человек, так импонирующий публике, демонстрировать такую гадость?!

Следующим событием была премьера «Каприччио» Стравинского шестого декабря. Набоков, обедавший у меня накануне, показывал свою статью о Дягилеве, где, между прочим, сказано, что Дягилев дал идеи многим композиторам, в том числе Стравинскому - сделать «Петрушку» из предполагаемого фортепианного концерта, и написать литургический балет, из чего родилась «Свадебка» с церковными темами. Это общеизвестный факт, но Стравинский, прочтя, пришёл в бешенство: никто не смеет давать ему идеи. Набоков смутился, написал Стравинскому извинительное письмо, но тот не ответил и отворачивался при встречах. Набоков находил это мелочным, но со Стравинским, имеющим такое влияние у Плейеля (Набоков теперь там служит), надо было помириться. По его поручению я на репетиции «Каприччио» осторожно затеял разговор, пользуясь хорошим настроением маэстро и его хорошим отношением ко мне. Но Стравинский сразу вскипел, сказав, что Набоков недурной сочинитель, но это интриган, и «мы все ещё от него дождёмся». «Вот мы, Серёжа, - прибавил Стравинский, - всегда занимались только музыкой и потому никогда не ссорились». Каково? И при этом взгляд прямо в глаза.

«Каприччио» прошло с чрезвычайным успехом, зал был полон музыкантов. Я случайно остался в ложе с Сувчинским и Лурье. Последний теперь со мной страшно мил и, вспыхивая, говорит комплименты - точно молодая девушка. Первая часть «Каприччио» мне понравилась больше других, в ней лучше материал; финал сделан наоборот блестяще, но материал сомнительный. Стравинский потом возмущался, что Равель, встретившись с ним после «Каприччио», ни слова не сказал. По моему мнению, это сочинение, во всяком случае, самое удачное у Стравинского за последние шесть-семь лет.

Анекдоты: 1) les trufes du père Igor (Нувель о детях Стравинского) и 2) Святослав Стравинский Маркевичу - «Неправда ли неприятно быть тоже Игорем?» Маркевич: «По-моему, ещё неприятней быть тоже Стравинским». 3) Шмулер, читая лекцию о музыке: «Стравинский много внёс в историю музыки. Это не значит, что он много внёс в самою музыку».

Репетирую с Пуленком 2-й Концерт, он в восторге и аккомпанирует недурно, держа ритм и выстукивая темы. Это очень полезно: 2-й Концерт до сих пор является для меня пугалом, но теперь, двенадцатого, приехав в Амстердам, я играл его уверенно, и лёгкое волнение не мешало результату. Поездка в Амстердам была удачна. Monteux, у которого припадки ненависти к Стравинскому, очень старательно играл «Классическую» Симфонию. Большой успех и приглашение на будущий сезон. Публика и оркестр, аплодируя, встали на ноги.

Восьмого декабря выступала Пташка в American Club, первое выступление после Риги. К выступлению она старательно готовилась и ещё более старательно волновалась, так что в последние дни со страха совсем потеряла голос, и думали, что не будет петь. Но пела, и притом довольно мило, с успехом. У неё приятный голос. В зале много американцев-сайентистов, и их присутствие несомненно помогло. Я сидел с Марией Викторовной, которая слушала с чрезвычайным интересом (в первый раз). Из фигур прошлого почему-то был Зайцев.

После возвращения из Голландии - приготовления к моему фестивалю у Lamoureux двадцать второго и к отъезду в Америку двадцать четвёртого. Неожиданно выползла через Гиршманов квартира на rue Valentin Haüi, не очень просторная, но выгодная, которую мы и взяли. Пташке тоже предложили выступить на моём концерте, но из-за хлопот укладки пришлось отказаться – или плохо спела бы, или не собралась бы до отъезда. Я повторял к фестивалю 3-й Концерт и учился дирижировать Дивертисментом, только что принесённым от переписчика.

Событие: старое французское учреждение Lamoureux первый раз даёт фестиваль современного композитора. Первый результат содружества с Гаво. Репетиций - три на две программы (я в воскресенье, а в субботу у них другая программа). «Классическую» Симфонию и «Шута» они уже играли, но всё же времени ужасно мало. В день концерта зал почти полон. Разговор на улице со Святославом Стравинским о даровых билетах. Обиделся? Но семья не была – на каком-то скучном концерте в Salle Pleyel. Есть пустоты среди дорогих мест, зато много стоячих, что придаёт вид наполненности. Публика - главным образом французы; русских не так много. Успех определился после первого же номера - «Классической» Симфонии. Когда же я сыграл 3-й Концерт, то это был треск, приближающийся к Москве и Ленинграду в 1927 году. Гаво и Вальмалет потирали руки. После пяти номеров из «Шута» (опять успех) я дирижировал Дивертисментом (первое исполнение) - и тут охлаждение: успех сдержанный. Не ожидал! Не поняли? Устали? Или. как кое-кто сказал, я неважно дирижировал (но на репетиции Лурье мне наговорил комплиментов как раз за дирижирование). Заключительный номер: Марш из «Апельсинов», повторение, опять успех. В общем - очень удавшийся концерт - отличное напутствие в Америку.