Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Приехав в Брюссель, ни до кого не мог дозвониться и еле живой лёг спать, так и не зная о судьбе моего завтрашнего концерта. Ночью разбудил телефонный звонок от Ансерме - он где-то ужинал, вернулся в свой отель и нашёл записку, что я звонил. Концерт завтра, всё в порядке, репетиции идут благополучно, и завтра в восемь утра Ансерме зайдёт ко мне условиться о темпах.

В восемь явился Ансерме, с которым наскоро прошли темпы Симфонии и Дивертисмента. Я дразнил его, что буду рассказывать, как пьяный Ансерме звонил в три часа ночи и не давал спать. Репетиция в девять. Приятно было услышать 3-ю Симфонию, в которой пришло в голову несколько ретушей. Дивертисмент я собственно слушал в первый раз, по крайней мере сидя спокойно в зале (когда я им дирижировал в Париже и Чикаго, то слушать было некогда).

Концерт днём. Рояль стоит далеко от Ансерме, поэтому шероховатости и лёгкие расхождения, тем более, что мало сговорились. В остальных вещах Ансерме дирижирует хорошо. Симфония имеет успех: он выходит четыре-пять раз кланяться. 3-й Концерт - большой успех, но Дивертисмент успеха не имеет. Подумайте! Значит, нужно время, чтобы к нему привыкли. Надо сделать переложение в две руки и немедленно напечатать. В заключение - четыре номера из «Шута», большой успех, и я встаю кланяться из зала.

Пьём чай с Le Воеf `ами. Le Boeuf мил и интересен, но говорит только о своём новом зале, который и впрямь чрезвычайно удачен. Вечером с Ансерме пошли в кинематограф. Ансерме рассказывал, что Стравинский пишет для Бостона симфонию с хором, «которая, впрочем, вовсе не симфония». Я заинтересовался подробностями, но Ансерме замялся.

Я:

- Если вам поручили тайну, я совсем не хочу её выпытывать.

Ансерме:

- Тут тайны нет, но Стравинский сам не любит об этом говорить, вероятно потому, что не имеет уверенности, выполнит ли он свои проекты.

Повторение вчерашней программы. Симфонию слушаю из ложи Le Boeuf. В Париже играли лучше, но в том зале звучало хуже. Le Boeuf - рядом; он хороший музыкант, разбирается в форме, отмечает канон в разработке первой части. Когда открывали этот зал, он продирижировал - и наизусть - увертюрой из «Мейстерзингеров».

Успех был такой же и в том же порядке, что вчера.

Сегодня отдых и повторение вещей к завтрашнему реситалю. Корректировал «Игрока».

Реситаль. Я смущён, что в том же огромном зале, боялся, что будет аравийская пустыня. Но ничего, публики не так мало - ползала. Приём тёплый. Встретил Лелю Бришан [405] Муж Сони Бришан - кузины С.Прокофьева. . С ним пили чай после концерта.

Путь в Париж, куда я попадаю, впрочем, на один день. С Пташкой сначала холодно, потом нежно; поссорились из-за квартиры, где ничего ещё ни с места, а Пташка уже устала.

Думал зайти в Полпредство к Аренсу, чтобы поговорить и выяснить, ехать ли в мае в Москву. Но в Париже настроение очень антисоветское: возмутил увоз Кутепова, много разговоров об антирелигиозных гонениях в России. Я бы не обратил внимания на эмигрантские настроения, но произвело впечатление письмо от Мясковского, которое прямо не советует приезжать из-за музыкальных перемен: всё перешло в руки моих адверсеров [406] Противников, от adversaire (фр). – пролетарских музыкантов. Мейерхольд тоже странно молчит. Выходит, что как будто ехать не надо. Кроме того, я устал от скитания, а предстоит ещё метаться весь апрель по Европе.

Вечером - отъезд в Турин.

В полдень в Турине, а вечером реситаль, в довольно пустынном театре и при довольно холодной публике. Но директор Gatti, поклонник новой музыки, мил, хвалит, считает, что для первого раза это успех, и с улыбкой платит четыреста долларов, гонорар - явно для него убыточный.

Не все Gatti свиньи.

Критики подтвердили мнение Gatti - хорошие. Путь из Турина в Cannes, очень интересный, через горы. В Le Cannet в одиннадцать вечера. Дачка не особенно удобная, но приятный сад, весь в цветах. Святослав чуть вырос, загорел, в общем изменился мало. Bébin - здоровенный пузырь, капризный и дичится. Пташка сегодня утром приехала из Парижа, стала слишком энергично его ласкать - и он боится её. Поэтому я старался быть осторожным с Bébin и не настаивать на своём внимании.

Настроение обитателей дачи было с внешней стороны хорошее, но существовали также различные внутренние течения: от Mémé по традиции попадало (и довольно сильно) Avi; кроме того, были шпильки Пташке; Эльза стремилась в Данию; Bébin капризничал, у меня с Пташкой имело место тоже некоторое раздражение.

Я делал корректуру, а четырнадцатого переехал в Monte-Carlo, где пятнадцатого апреля первая репетиция.

Monte-Carlo ненарядно. Больше всего немецких туристов, которые элегантностью не отличаются. Но для меня главным впечатлением была необыкновенная пустота от отсутствия Дягилева. Монте-Карло для меня так связано с ним, что я, не видя его фигуры, не чувствуя присутствия русского балета, бродил точно в пустом городе. Пошёл обедать в ресторан Сергея Павловича и с maître d'hôtel'eм говорил о нём.

Репетиция прошла под управлением Раrаy, который ещё не так давно выходил из комнаты, когда Боровский где-то играл мои сочинения. Теперь он дирижировал без любви, но честно, и даже хвалил Концерт за ясность, не за музыку. Затем я репетировал три номера из «Апельсинов», помня мои впечатления от репетиций Тосканини, а именно: надо быть с головой в пьесе и в оркестре - в этом залог удачи. Оркестр не то чтобы плохой, нет, музыканты неплохие, но им решительно наплевать и на музыку, и на исполнение. Очень типичная черта для французских оркестрантов.

Утром вторая репетиция, но у меня тяжёлая голова, которая, впрочем, улучшилась к трём часам, к концерту. На концерт надо было надеть фрак, несмотря на денное время, но таков уж тут обычай: считают, что так парадней (!).

Я играл 3-й Концерт, не без фальшивых нот; дирижировал недурно. В четвёртом ряду, во время исполнения, увидел Святослава, которого Пташка в первый раз привела на мой концерт. И она, и я боялись, что при моём появлении он закричит «Папа!» Но он большой мальчик и вёл себя как следует.

В артистической Григорьев, Павка - отзвуки русского балета. Я страшно рад Павло Егоровичу. Вместе обедаем в ресторане Дягилева и за тем же столом, за которым он всегда ел. Но в разговорах мало затрагиваем С.П. - как-то и П.Е., и я боялись омрачить вечер, хотя все разговоры сами собой вращались вокруг.

Пташка со Святославом остались ночевать, и мы хорошо провели время.

Всё утро возня с итальянской визой, которую в конце концов получил, и в 1.40 отправился в Милан, а Пташка со Святославом вернулись в Le Cannet.