Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Работал над Квартетом.

Рассматривал симфонию Горчакова (давно лежит).

Искали дачу, ездили в Etretat, на берегу Ламанша, левее Дьеппа. Etretat - милое место, но дач нет. В этом году засиделись в городе. Народ разъезжается: Набоковы - в Германии, Самойленки - на Корсике, Мейерхольды - в Пиренеях. В городе В.Н.Башкиров с женой - и с ними ряд обедов в разных нарядных местах. Десятого от Бориса трагикомическое письмо: он узнал, что Владимир был в Париже и уехал, не повидав его, по моей, конечно, вине, и за это я отвечу перед Богом.

Четырнадцатого ко мне явился каменщик, молодой немец, которого Б.Н. знал по Этталю. Приехав работать в Париж, он встретил Б.Н. и был поражён его бедственным положением. Как я понял из рассказа, Б.Н. успел заговорить каменщику зубы и перезанять у него двести франков. Последний явился ко мне парламентёром, держал себя робко, но дал понять, что Борис считает, что я ему не всё выплатил по моему долгу Владимиру (который перевёл его Борису), и что от этого все его несчастья. Я сказал, чтобы каменщик явился завтра за ответом, а в душе разозлился. Доказать, что я ему должен, я не мог ни ему, ни даже себе, так как с 1920 года выдавал ему деньги без расписок и без счёта, кроме того, он у меня в Эттале жил два года — как это вычислишь? В своё время он писал Владимиру, что всё с меня получил, теперь же, оказывается, что он в упадке по моей вине. Я решил переговорить с Владимиром, пусть Владимир сам к нему съездит - эффектно, после того как Борис уже отправил его в Америку, и я ответил за это Богу.

Вечером, по поводу четырнадцатого июля и народных празднеств на улицах Парижа, мы пригласили В.Н. с женой обедать в ресторане с окнами на Place de Rennes, против Gare de Montparnasse, чтобы есть и смотреть, как народ пляшет. Были ещё Ларионов и Гончарова, у которых Владимир по моей рекомендации собирался купить картины для своей нью-йоркской квартиры. После обеда поехали на Place de la Bastille, но там большого оживления не было, и Ларионов потащил нас в какие-то сомнительные кабачки. В одном мужчины танцевали с мужчинами, в другой наших дам не впустили, так как там были свои дамы – в купальных трико; наконец мы попали уже в совсем неприличное место, где толпой ходили совсем голые женщины, так что узкое помещение было бело от тел. Мы, смутившись, попятились, но нас уже сажали за столик и голые тела тесно обступили его. Сунув двадцать франков за беспокойство, мы всё-таки ретировались - и вышли как из бани. Ларионов повёл нас узкими переулками и старинными проходными дворами: ночью, при луне это было очень живописно, какой-то другой век. Особенное впечатление эта эскапада произвела на жену Владимира, молоденькую, хорошенькую американку, которая, вероятно, долго будет о ней рассказывать своим подругам в Америке.

На другой день утром мы с Владимиром назначили rendez-vous перед отельчиком Бориса, и вместе отправились к нему. Хозяин, увидя меня, заплатившего ему деньги, и брата, от имени которого я заплатил, помчался впереди нас и услужливо распахнул дверь в номер Бориса.

Entré [409] Появление (фр). наше было донельзя театрально. Борис спал - и спросонья наше появление было ещё невероятней. Поздоровавшись, Владимир медленно сказал:

- А ты что же, всё спишь?

- Мне нездоровится, Володя, видишь, у меня нарывы на руке...

- Сифилис, должно быть?

- Ну что ты, Володя, какие глупости говоришь...

Владимир занял позицию у печки, я сел на единственный стул. Борис сидел на кровати.

- А что это за каменщик, которого ты посылаешь просить за тебя? – спросил Владимир и начал длинную речь, в которой всячески пробирал Бориса: сорок лет, одинокий, и всё не может обучиться клянчить.

- Вот посмотри: Сергей Сергеевич - вот он умеет работать, и сделал себе жизнь. Посмотри, какие дети у него чудные!

Борис сидел смирно, но вдруг сделал выпад:

- Я удивляюсь, как Сергей Сергеевич может ходить к Довглевскому...

Владимир:

- Сергей Сергеевич занимает такое место, что может себе позволить ходить и к Довглевскому.

Борис:

- Именно потому, что он занимает такое место, он не может себе этого позволить.

Владимир:

- Я сам бы с удовольствием пошёл к Довглевскому, если-б он меня принял, потому что с Россией не надо порывать, если только это возможно. Вставай, одевайся, пойдём, я тебе выкуплю твою шофёрскую книжку.

Мы вышли, а минут через пять вышел и Борис, и мы отправились в кафе, где была заложена книжка. Борис шёл немного впереди, Владимир украдкой взглянул на меня и едва не рассмеялся. В кафе вызвали хозяйку. Борис долго с ней шептался (такой заклад - вещь незаконная, и она не хотела выдавать книжку при посторонних). Наконец книжка появилась, Владимир заплатил триста пятьдесят франков, и мы сели за столик.

- Хочешь кофе? - спросил Владимир.

- Да, я, Володя, ещё не пил.

Спросили ему кофе и Владимир вынул толстую пачку денег.

- Я тебе дам ещё пятьсот франков, - и стал медленно, по-купечески, отслюнивать по стофранковке: клал её на стол, разглаживал, затем брал следующую и т.д.

Вручив, наконец, ему деньги и прочтя дополнительное наставление, Владимир встал и мы вышли. На другой день Владимир уехал в Америку.

Это было шестнадцатое июля, а дачи у нас нет как нет. Я решился на геройскую меру: выписал из Indicateur Bertrand адреса всех агентств в окружности Парижа, сделал общее письмо, велел Астрову его переписать в двадцати четырёх экземплярах, и разослал во все агентства с приложением марки на ответ.

Позвонила по телефону Ида Рубинштейн: она готовит через год балетный сезон и спрашивает, не напишу ли я ей балет. У меня всегда была к ней rancune [410] Обида (фр). за «Юдифь» Демази, (в сущности, слава Богу, что не написал), но раз она сама звонила и была скромна, я решил быть корректным и поехал к ней разговаривать. Я сказал, что не отказываюсь, что предпочёл бы сюжет библейский и двадцать восьмого написал, запросив за балет в двадцать пять-тридцать минут пять тысяч долларов. Исходил я из того, что Стравинский получил шесть тысяч за сорок пять минут и считал это отличным гонораром. Дня через два Ида позвонила, что согласна, и нам надо повидаться, чтобы поговорить о художественной стороне. Таким образом, вдруг за короткий срок наклюнулось два хороших заказа. Дача тоже стала наклёвываться, близ Rambouillet, по соседству с Рахманиновым - это даже пикантно. Ввиду заказов решили, что можно купить автомобиль - стали смотреть подержанные, но не старше одного года. Больше всего приводили нам четырёхместные Talbot, одиннадцать сил, décapotable [411] С откидным верхом (фр). . Но выходило дороговато. На улице каждый день лил дождь, так что может уж не так плохо, что мы сидим в городе.

На одном из спектаклей русских опер (не советских, а эмигрантских) встретил Коутса, с которым не общались лет восемь. Он сразу подошёл ко мне, был мил, обещал позвонить, а через несколько дней явился ко мне, сидел, пил портвейн, сиял. Я решил быть корректным и на другой день отдал ему визит.