Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Дома: Hammond, приятель Стоковского. Он завтра уезжает в Америку, явился с клавиром «Стального скока», просил объяснить всё, что надо в сюжете, дабы это послужило базой для американской постановки.

Были с Пташкой в кинематографе. В одном месте фильм Чаплина сопровождался Маршем из «Трёх апельсинов».

Выехал в Льеж, где играю 2-й Концерт, а затем в Варшаву.

Репетирую с несколько провинциальными дирижёром и оркестром. В промежутках корректирую партии Симфониетты, которая пойдёт в Варшаве. Но милое издательство подсунуло такие ужасные, наспех сделанные партии, что волосы дыбом становятся.

В Льеже Бришаны, у которых провёл вечер.

Концерт прошёл приятно, с успехом; ничего примечательного.

Душат партии, которые корректирую. Играть по ним без корректуры - подумать нельзя.

Выехал в Берлин.

Берлин, рано утром - и сразу за корректуру Симфониетты.

Завтракал у Боровских, они кислые. Вечером на концерте Бруно Вальтера, как и в прошлый приезд. С Бруно Вальтером было несколько лет взаимное дутьё из-за того, что он не поставил «Огненного ангела», как обещал (а по его мнению - мы опоздали с материалом). Кто-то мне недавно сказал, что он заинтересован CS. Поэтому я решил пойти к нему пожать руку. «Только не ругайте ему Малера», - сказали мне (он опять играл Малера). Вальтер был мил, и мы говорили с ним о «Картинках с выставки» Мусоргского-Равеля, которые он играл сегодня.

В концерте мелькнул Коутс, весёлый и ласковый. Боровские, он и я поехали ужинать в какое-то огромное кафе с аттракционами. Коутс ухаживал за Марией Викторовной и рассказывал ей неприличные вещи.

Какая-то подвыпившая дама из публики вдруг вышла танцевать на эстраду, заплясала ногами и хлопнулась. Её вывели.

Выехал из Берлина в Варшаву. До поздней ночи сидел в купе и корректировал партии Симфониетты. Сосед, немецкий инженер, едет в Россию, где уже работал год, затем получил отпуск, теперь возвращается. Говорит, что среди общего неустройства, строятся замечательные заводы. Я спросил, что он думает о процессе против русских инженеров. Он ответил, что не знает, виноваты ли русские инженеры, может и нет, но одно несомненно для него: что слишком часто правительство встречает в русских инженерах если не пассивное сопротивление, то равнодушие к советским планам.

Рано утром Варшава; продолжаю корректировать. Заезжает Фительберг, с которым едем на репетицию - и то ещё несколько партий не докончил. Программа вся из моих сочинений: Симфониетта, 2-й Концерт, «Шут». Браво, Варшава: второй фестиваль Прокофьева за 1930 год!

Появился Шимановский, милый как всегда. Он некрепок здоровьем, поэтому живёт в деревне. Краковский университет сделал его доктором.

После репетиции Фительберг угощал меня крупенником. Это специальный польский напиток, крепкий, пряный, на меду, пьётся горячим и ударяет в нос. Мне очень понравился.

Репетиции продолжаются. Фительбергу нравится Симфониетта. Время в Варшаве провожу приятно. Завтрак со старыми знакомыми у Фительберга. Заходили в Консерваторию, но здание скромное.

Фительберг не выспался: вчера, когда мы с ним гуляли по парку Падеревского, его бульдог побежал по льду озера и провалился. Хотя мы сейчас же вернулись домой и закутали собаку в одеяло, она ночью кашляла - и в семье волнение, прямо хоть отменяй концерт.

Концерт тем не менее проходит отлично: как и полгода назад - настоящий, большой успех, меньше других номеров Симфониетта. После концерта мелькает Фрида Ганзен - она вернулась к мужу и живёт под Варшавой. Борис пишет ей из Шанхая, редко. Затем едем ужинать к Татьяне Яковлевой, той самой, за которой так ухаживал Маяковский (вечер у Самойленок). Теперь она за французским виконтом, секретарём французского посольства в Варшаве, и с увлечением рожает детей. Делает немало гаф, но её в дипломатических кругах понемногу дрессируют и в общем любят. Наделала она гаф и сегодня, сначала собравшись пригласить всю нашу компанию, потом пригласив не всех. Я поехал сердитый, но попал в очень культурную и музыкальную интернациональную среду - и в общем провёл остаток вечера приятно.

В полдень - в путь. Nord-Express. Чудный вагон. Рядом французский посол, с которым успевает познакомить Татьяна. В другом купе Chamiec, председатель всепольского радио, с которым много беседуем.

Вечером Берлин - и на платформе Марвик, затем Вебер. Поезд стоит недолго. По отходе de Chamiec лукаво спрашивает, кто та эффектная дама, с которой я под ручку прогуливался по платформе.

К завтраку - Париж. Нежная встреча с Пташкой. Я очень устал, но идём на денной концерт OSP, где Боровский, тем временем приехавший в Париж, играет Концертштюк Вебера.

Вечером Пташка рассказала, что в моё отсутствие она хотела купить шкап. Комиссионерша, рекомендованная шахматистом Бернштейном, предложила один, по случаю; Пташка смотрела шкап, но не сошлись в цене. Уходя, Пташка увидела на столе портрет, показавшийся ей знакомым, и спросила, кто это. Хозяйка ответила с оттенком гордости: «Это мой beau-père [417] Свёкор (фр). , Кривошеин. А что?» Пташка вспомнила, что такой же портрет видела у Самойленок, и быстро ответила: «Мне показалось, что я где-то этот портрет видела». Пташка была чрезвычайно изумлена, когда я сказал, что Кривошеина - это Нина Мещерская. Я был не менее изумлён. Слава Богу, в Париже шкапов много - надо же попасть именно к Н. Мещерской! Пташка давно интересовалась ею и, зная от Сувчинского, что она подаёт в русском ресторане, втайне рассчитывала в каком-либо ресторане её и встретить. Я стал расспрашивать о подробностях. Нина показалась Пташке очень милой, немного старомодно причёсанной, без косметики на лице - чего в Париже не встретишь. Квартира из двух комнат, очень бедная, но тщательно прибранная, и на отличной улице, хотя и в плохом доме. Номер дома - 22, как и в Петербурге. Самое замечательное - что Нина, конечно, знала от комиссионерши, кто Пташка, а Пташка не знала, кто Нина. Шкап оказался узким и скорее дорогим. Пташка сказала: «У моего мужа довольно широкие плечи — я не думаю, чтобы его костюмы можно было повесить, придётся наискось». «Впрочем, - прибавила она наивно, - я поговорю с моим мужем». На этом и распростились. Чудная встреча!

Проснувшись утром и придя в ванную бриться, я почувствовал себя скверно и хлопнулся носом в стул. Придя в себя, я встал, но вскоре увидел себя лежащим в той же комнате, в другом положении. Опомнившись вторично, я решил добраться до кресла в гостиной, но упал на полдороге и пришёл в себя в третий раз, когда Эльза давала мне воду из стакана. Добравшись до кресла, я потерял сознание в четвёртый раз, а Эльза пошла будить Пташку. В общем, в кресле я себя чувствовал довольно приятно, и постарался успокоить Пташку, которая спросонья прибежала несколько взвинченная. Остальной день много лежал и много работал над болезнью. Но улучшения не наступало: жар и всякая гадость. Чувствовалось, что предварительную работу я сделал, но своей силёнки не хватает: нужна помощь практишенера [418] Практикующий крисченсайентист, от practitioner (англ). . Пташка звонила: пришла Miss Colvy, первый раз у нас. Мы с ней беседовали почти весело, она работала. Ночью неотступно преследовала музыка вчерашнего концерта, просто душила, хоть кричи. Музыка принимала какие-то геометрические формы, превращалась в глиняные валы и циклы, вращавшиеся в голове.