Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Спасся я от них, начав вспоминать гимны CS. До сих пор я относился к ним никак, но тут произошла удивительная вещь: понемногу глиняные валы стали замещаться мягкой, спокойной музыкой - и я заснул.

Значительно лучше. Впечатление, что сильная болезнь пресечена. Но слабость. Лежу целый день. Болезнь пресечена в корне, остаётся допоправляться.

Чувствовал себя неплохо, но ещё не встаю. Разбирал письма – много накопилось за варшавскую поездку.

Встал. Диктую Астрову ответы. Но лежит Пташка. Слава Богу, концерт наш в Брюсселе с четвёртого декабря переложен на одиннадцатое.

Письмо от Наумовой, племянницы и секретарши Кусевицкого. 4-я Симфония была сыграна в Бостоне четырнадцатого ноября. После «холодов» с Кусевицким, я вообще не знал, будет ли он в конце концов играть её и заплатит ли гонорар за заказ - тысячу долларов, о которых уговорились на словах. Критика средняя. Успех, по-видимому, тоже средний. Я рассчитывал на немедленный, как с Дивертисментом и Симфониеттой, но вот подите же - все мои последние опусы сразу не доходят. Почему?

О шкапе несколько раз вспоминали шутя, потом постепенно забыли, что собирались купить.

В начале месяца чувствовал себя ещё не совсем поправившимся. Зато слёг Астров.

Перекладывал в две руки «Классическую» Симфонию, уже давно надо бы, но я всё боялся, что от переложения для фортепиано она очень потеряет. Собственно, в некоторых моментах так и есть: финал, например, на фортепиано выглядит довольно пустеньким.

Отделывал Квартет. Летние эскизы оказались настолько подробными, что отделка оказалась лёгкой.

Собрание подкомиссии по выбору вещей для интернационального фестиваля, летом в Оксфорде. Каждая страна имеет свою комиссию, но так как во Франции живёт много иностранных композиторов, то для них учредили подкомиссию, в которую выбрали меня. Нина, Харсаньи, Онеггера и Сашу Черепнина. Последние двое отсутствовали, а сегодня у Нина заседали он, я и Харсаньи, незаметный венгерский композитор. Я рекомендовал 2-ю Симфонию Дукельского и оттёр вещь Танцмана. Из моих вещей Харсаньи предложил мой Квинтет. Члены комитета могут проводить собственные вещи, так как если вступление в комитет значило бы отказ от исполнения собственных вещей на фестивале, никто не пойдёт в комитет.

Отъезд (Пташка и я) в Брюссель.

Так как большой зал был занят оркестровой репетицией, то мы репетировали рядом, в маленьком. В большом же Ансерме готовил «Симфонию Псалмов» Стравинского. Это было первое исполнение симфонии, а сегодня первая репетиция, в которой свели хор и оркестр.

Пока Пташка пела упражнения, я пошёл слушать симфонию и очутился единственным в зале. Таким образом, я оказался первым, кто услышал эту вещь; до Стравинского даже. Последний приехал только вечером и неожиданно, в антракте нашего концерта, появился в артистической. Стравинский был мил и говорил Пташке комплименты: «Какая хорошенькая! Признайтесь - подмазались?» Но в общем своим присутствием он смутил Пташку. Она и так не очень была в голосе, а зная, что Стравинский в зале, стала петь ещё хуже. Я тоже конфузился легкомысленному характеру второй половины программы: как раз столпились наиболее «полярные» из моих морсо [419] Произведений. Буквально: кусков, частей, от morceau (фр). . Но в Брюсселе я столько раз играл, что трудно составлять программу.

Пошёл на репетицию Стравинского, подсел к нему, к его партитуре.

В первой части здорово звучат аккорды, падающие в начале; хороши тромбоны внизу, стаккато аккомпанирующие хору, хотя эффект совсем не к Богу устремлённый, - проскальзывает какая-то инфернальность в лёгком порыкивании, сопровождающем пение псалмов. Фуга тонет сама в себе, в море переплетающихся голосов, и расплывается в неясность. Середина финала странная, но заключение хорошо, как и заключение первой части.

После репетиции завтрак.

Стравинский не останавливаясь ругает жидов. Больше всего попадает Мийо. Эйнштейн - «настоящий синагогальный жид». Хвалит мою игру на рояле. Рахманинов - пианист прошлого поколения.

Заходит разговор о Шопене. Я высказываюсь, что его надо бросить играть лет на пятьдесят. Сейчас невозможно слушать его чувственные эмоции. Надо подождать, чтобы они остыли совсем - через полвека Шопен будет восприниматься как Моцарт. Стравинский соглашается с готовностью.

Затем мы с Пташкой уезжаем в Париж.

Стравинский только что совершил большое турне по Германии, доставившее ему «большое удовлетворение».

По возвращении из Брюсселя - настроение и заботы «предфестивальные»: мой фестиваль восемнадцатого, первое исполнение 4-й Симфонии. Чищу партии Симфонии и подзубриваю 2-й Концерт, который в Париже надо сыграть как следует. Параллельно - повторение программы для Антверпена, куда надо выехать утром после фестиваля.

Между делом - перекладываю «Классическую» Симфонию.

Кончил Квартет.

Первая репетиция фестиваля. Монтё начинает с Увертюры Ор.42 и учит серьёзно. Оркестр читает хорошо, и Увертюра скоро становится на ноги, лучше, чем в Берлине. Но меня интересует, конечно, Симфония. Звучит как будто хорошо; не всё выходит в финале. CF и туба в Andante, о которых писали в Америке, звучат, как им полагается, не знаю, почему бостонские газеты изумились, вероятно, Кусевицкий вывел тюленей.

Четвёртая репетиция.

Приходят Набоков и Сувчинский, которые восхищаются 4-й Симфонией, особенно второй частью и побочной партией первой. Monteux учит внимательно, но, несмотря на четыре репетиции, не успевает доучить четвёртую часть.

Вечером - концерт. Народу в огромном зале Плейель немного, меньше половины, пожалуй, треть. В последнюю минуту Monteux предлагает переменить места 2-го Концерта и 4-й Симфонии. Я доволен, так как отыграв Концерт, можно спокойно слушать Симфонию. Но потом мне говорили, что Концерт пианистическим успехом убил Симфонию, у которой успех был средний, хотя Monteux и выводил меня кланяться. Я склонен, однако, думать, что Симфония всё равно должна иметь сдержанный успех. То есть думаю теперь, а до исполнения казалось, что она сразу должна дойти.

После концерта - довольно много народу в артистической. Когда Симфонию называют лучшей моей вещью - я радуюсь, но таких - единицы. Затем едем к Шалонам. Шалон сначала предполагал собраться выпить стакан вина, но потом разрослось человек на тридцать, и было организовано угощение с шампанским, расходы пополам.