Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Письмо от Демчинского - после многолетнего перерыва. Письмо интересное и изысканное, и очень «демчинское». Но всё же, как Christian Science развивает и даёт для всего высшую точку зрения! И как многое, что раньше в Демчинском казалось великолепным, теперь оказывается ненужным; что раньше казалось «безысходным», теперь имеет ясный выход.

У Стейнерта встретил Кусевицкого, только что из Америки. Встреча приличная и любезная. Установились отношения, которые я. кажется, хотел: хорошие, но без излишней близости.

Мысли о фантазии для виолончели с оркестром. Есть материал новый, к которому отлично подходят неиспользованные старые темы.

Первая оркестровая репетиция «Утёнка» (новая редакция для малого оркестра). Звучит приятно, но резко; хорошо вышло нижнее si у басового тромбона, за которое я боялся. Но главное: первый раз попробовала с оркестром Пташка. Волновалась, однако вступала вовремя.

Присутствовали Риети и Mme Casafuerte, которые оба относились к Пташке очень мило.

Поездка с Graham за город. Он живёт в таком невзрачном пригороде, что мне давно хотелось по весенней погоде повезти его и детишек в зелень. Смог поехать только он и трёхлетний сын, а я взял Святослава. Я выбрал лес Chantilly, где было чудесно.

Graham с увлечением всё время говорил о Christian Science. Разговор коснулся Пташки и её волнений, отозвавшихся на результатах. Graham рассказал про певца, потерявшего голос и ходившего в церковь и к практишьонеру, чтобы бороться с явлением; сам того не замечая, этим он лишь утверждал реальность зла и создавав себе божка, которого боялся. Искусство не персонально; искусство - выявление Бога. Вообще очень важно выучиться различать, что человек создан индивидуальным, но не персональным. Отбросить «персону», все её заботы - не значит потерять индивидуальность; наоборот, это очистит её и сделает лучше отражающей Бога.

Меня поразило, что Graham спит не больше четырёх часов в день, больше ему не надо. Он считает, что разум не может устать, и сон не нужен разуму для вдохновения.

Говорил я с Graham также о сюжете для Иды, о том, что я отошёл от идеи взяться за библейский, а она как раз разгорелась. Да и с Россией нельзя ссориться. Он сказал: «Почему бы вам не взять построение храма Соломона? Для России это тоже подошло бы как строительство во имя идеи».

День Пташки. Сначала генеральная репетиция, где она пела «Утёнка» (голос звучал недурно, хотя могло бы быть лучше). Играли ещё Партиту Маркевича для фортепиано с оркестром и Симфониетту Риети. Звучит напористо, но странно, что этот девятнадцатилетний юноша уже не эволюционирует. Те же отражения хиндемитовщины и бекмессеровщины, что и два года назад. Симфониетта Риети мила, хотя темки не всегда приличные и часто на что-то похожие.

Вечером концерт. Пташка волновалась и от волнения теряла голос. В зале много знакомых, много интересного народу и много снобов. К снобам я отношусь враждебно: они часто культурны, обладают вкусом, понимают, но из искусства стараются сделать моду, как для платьев. Декретируется, например, что сегодня превосходно то-то; это «то-то» лансируется, возносится и через два года выходит из моды. Дягилев считался со снобами. Но замечательно, что то, что он делал для снобизма, увяло; а то, что для искусства, осталось жить. Пташка отлично выглядела с эстрады (особенно по окончании, когда ей поднесли белые лилии - с белым платьем), но начало пела недостаточно звучно и кое-где не без хрипоты, со страху. Во второй половине распелась и имела успех, хотя могла сделать лучше. После концерта нас пригласили к Ноаям, через Пуленка и Риети. Это как раз снобский дом высокого полёта, где культивируется музыка. Мне не хотелось, но так как туда поехали все, то и мы отправились.

Набоковы, оказывается, хихикали во время всего исполнения «Утёнка», и когда они у Ноаев разлетелись к Пташке, та их отшила. У Ноаев великолепный дом, кормили ужином, но мне скоро захотелось спать.

Утром, когда я зажигал газ водогрейки, чтобы побриться, произошла вспышка, которая опалила мне волосы, брови, ресницы. Могло быть опасным для глаз, но они вовремя закрылись. Полдня пришлось пролежать с закрытыми глазами, так как веки, слегка обожжённые, распухли. Разболелась голова. Но к вечеру лучше.

Я ношусь с идеей уменьшить часы сна. Сон должен естественно уменьшаться, как только войдёт в сознание, что он не нужен для отдохновения.

Завтракал с Афиногеновым, затем ездили с ним загород, в Rambouillet. Афиногенов мил, весел, чист, что особенно приятно после всей накипи позавчерашних снобов; вот уж подлинно «гнилой Запад».

Приходил Пятигорский, хороший виолончелист. Кусевицкий им не нахвалится. Пятигорский очень хочет, чтобы я сочинил ему концерт, клянётся, что будет играть всюду. У меня даже есть проект (и темы) фантазии для виолончели с оркестром. Если бы Пятигорский достал деньги, я бы сделал. Но где ему достать, хотя и хвастается поклонниками. Он принёс виолончель, играл со мою «Балладу» - очень хорошо.

Рубинштейн пригласила для дальнейших переговоров. Как же библейский сюжет? Я сказал: вот, построение храма Соломона. Рубинштейн взволновалась, сказала, что это и ново, и увлекательно. Обещала подумать и посоветоваться - как это можно реализовать.

Пуленк, знаменитый своей скупостью, пригласил целую компанию на weekend к себе в деревню, около Amboise, на Луаре, двести пятьдесят вёрст от Парижа. Сегодня отправились на нашем автомобиле, кроме Пташки и меня: Fevrier и Риети с маркизой. Феврие был занятен и всю дорогу, не закрывая рта, болтал. Приехали ещё супруги Laporte (приятные) и Согэ.

У Пуленка приятный дом с видом на зелёный и уютный туренский пейзаж. Под домом подвалы со складами вина.

Компания весёлая. Ездили в Амбуазу, откуда привезли к завтраку престарелую даму - некогда знаменитую кокотку, заработавшую миллионы и разбросавшую их. Неожиданный дивертисмент для week-end'a. Но Пуленк хотел познакомить её с Лапортом, издателем, на предмет напечатания её мемуаров. Кокотка уехала, а мы сели играть в бридж - к огорчению дам, которые уехали тогда в Турень на моём Chevrolet, Пташка у руля.

По неопытности помяла крылья, чем рассердила меня.

Обратный путь.

Вечером у Онеггера на организационном собрании нового камерного общества [422] Общество «Тритон». , куда притянули и меня.

Начал оркестровку «музыки для фортепиано с оркестром».

Обедал у нас Афиногенов. Затем вместе были в кинематографе. Афиногенов пользуется своей заграничной поездкой, чтобы ввести в свою будущую пьесу элементы эмигрантской жизни. Поэтому ходит на всякие эмигрантские собрания. Был на докладе Цветаевой; возражал ей Бальмонт.