Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Афиногенов наслаждался, и поездка вышла приятной. В Руане купили всякой еды и в автомобиле поехали в Париж, устроив по пути завтрак на траве. Афиногенов сказал, что хотел бы написать со мной оперу. Это встречается с моими желаниями: пора сделать советскую вещь. К тому же, кажется, у Афиногенова есть знание сцены.

Я сказал:

- Но непременно конструктивного, а не разрушительного характера.

Воскресла мысль сделать не оперу, а пьесу с ритмованной декламацией, сопровождаемой музыкой, как это я задумывал ещё в 1924 году.

Был на выставке Lundstrom'a. Он Christian Scientist и про него говорил мне Graham. Его картины изображают музыку, как он её чувствует. Краски, линии, мелькают молнии. Музыка - самая современная: Дебюсси, Равель, Стравинский, или же наоборот - Моцарт. Есть и Скерцо из «Апельсинов». Я смотрел и старался понять, как такая или иная музыка в его голове могла породить эти краски и линии. Справедливость требует сказать, что я остался чуждым. А между тем, тот факт, что Lundstrom - Scientist, свидетельствует, что тут нет блефа, но что именно так он чувствует.

18 июня

Сегодня - замечательный случай в истории музыки: парижские критики собрались позавтракать в ресторане и пригласили меня своим гостем. Едва ли это до сих пор случалось часто! Скорее композиторы упрашивали критиков в поисках их благоволения. Как это произошло? Во-первых, они все ко мне очень мило относятся. Во-вторых, в течение зимы им часто, особенно по субботам и воскресениям, приходилось толпой бежать с одного концерта на другой, чтобы захватить и ту программу, и другую; а так как их было семь человек, то они восклицали «Семеро их!» Вот и пригласили меня, раз мой дух носился с ними. Ресторанчик скромный, но были они милы, а я страшно польщён, и по окончании вручил им только что вышедшие и ещё не поступившие в продажу Сонатины.

Один из них, Dumesnil, повёл меня затем к себе и подробно описывал Нормандские острова в Ламанше, которые непременно надо посмотреть. Острова под протекторатом Англии, но имеют независимые правительства, а на одном есть даже местная королева, которую видели проезжающей по острову на осле.

Сегодня Стравинскому пятьдесят лет. Он в деревне, под Греноблем. Послал ему поздравительную телеграмму, но собрался только вечером, так что он получит лишь завтра.

Вечером был на балете монте-карловской компании. Организовано Де Базилем, художественный руководитель Кохно. Говорили, что свежо, продолжают традицию Дягилева - и сегодня мы решили посмотреть. Балерины у них молоденькие и горячие, художников и композиторов выбрали они современных: традицию как-будто и продолжают, но без творческого дарования Дягилева, а состригают купоны с его последних сезонов. Видели мы «Конкуренцию» Орика, но музыка никуда негодна, хотя Набоков почему-то и старался хвалить её.

Обедали у Бур. Там, во-первых, Гобер, который недавно произведён в музыкального директора Opéra и очень удивился, узнав про заскок с «Апельсинами»; сказал, что это, наверное, какое-нибудь постороннее влияние, и обещал заняться ими. Во-вторых, Валери: Рубинштейн беседовала о построении башни, он затем думал, но не видит, чем можно заполнить такой балет. Поэтому ему придётся выдумать другой сюжет. Это приятно, что Валери: он музыкальный, меткий, несмотря на то, что страшно знаменитый. Я постарался немного направить его в круг моих мыслей: сюжет должен быть конструктивньш. не отрицательный, не декадирующий, не эротический.

Концерт Артура Рубинштейна, который играл посвящённое ему Рондо. Помечено: «В первый раз», но это неправда - играл уже Боровский. Рубинштейн сыграл лучше, но ещё недостаточно свободно. Успех средний, вызвали меня лишь после Марша из «Апельсинов», сыгранного после Рондо. В артистической Рубинштейн кинулся ко мне с извинениями: он на самом деле играет Рондо гораздо лучше, но, увидев меня в публике, смутился, и это связало ему руки.

Я давно ломал себе голову над таблицей для турнира в бридж (каждую весну у меня назревает потребность бриджевого турнира), но это дико трудно, прямо астрономическая задача, если достигнуть, чтобы каждый играл с каждым равное число раз, против каждого тоже, и сравнивался с каждым тоже равное количество раз. Найти такое расписание никак не удавалось, но сегодня во время прогулки вдруг мелькнула математическая идейка - и таблица удалась, безукоризненно справедливая. Браво.

Обедал у нас Пуленк, а также Фатьма, которая чрезвычайно ему нравится. Потом я, по просьбе Пуленка, играл ему отрывки из «Музыки для фортепиано с оркестром». Он изумлён трудностью фортепианной партии; сам он тоже пишет концерт, но лёгкий. Я вспомнил, как на обратном пути с его week-end'a французы ругали своих композиторов за глупость: и Дебюсси ограничен, и Равель просто глуп; Стравинский умён, но sale caractère [425] Несносный характер (фр). . Вечером играли в бридж: Пуленк со Стейнертом и Фатьмой по-маленькой. а я с моими серьёзными партнёрами за другим столом.

Обедали у нас Афиногеновы. Опять говорили с ним о предстоящей опере (или не опере). Он обещал дать прочесть свою пьесу «Страх», лучшую. Афиногенов прибавил: «Вытекающую, однако, из сюжета». Ну, конечно; форма и сюжет должны твориться параллельно.

У Идки. Она с Валери додумалась до Семирамиды. Я в ужасе. Но тут же Серт, который подробно объясняет, как он всё видит. Кончается пьеса тем, что Ида Рубинштейн восходит на башню и оттуда говорит стихи Валери. Разумеется, это так для неё заманчиво, что тут ничего не поделаешь. Тем не менее, я решил поехать к Валери объясняться. Писать Семирамиду мне никак не хочется.

Кончил оркестровку концерта. Поэтому, ввиду рекреации, поехал играть к Кепину в бридж, что и закончилось в три.

Говорил с Валери. Он совсем не так увлечён Семирамидой, но ему сделать её легче, чем что-либо другое, так как над Семирамидой он уже думал раньше и многое продумал. Услышав, что я квалифицирую её отрицательным сюжетом, он сразу предложил другой: рождается на свет душа и входит в контакт с другими индивидуумами, но каждый индивидуум являет собой двойник - с одной стороны - его видимость, с другой - его душа. Это исходный пункт, на основании которого можно плести какие угодно соприкосновения и конфликты. Я сразу сказал, что эта идея мне в десять тысяч раз привлекательней Семирамиды. Валери обещал подумать, на этом расстались.

В десять часов частный просмотр советского фильма «Златые горы» в Théâtre Pigale, все по приглашениям; театр полон. Три ряда впереди усаживаются Набоков и Сувчинский. Я утыкаюсь в программу. Набоков наоборот стоит напоказ и громко рассуждает на коммунистические темы. В фильме хорошие фотографии и изумительные голоса: таких бархатных голосов я в кинематографе не слыхал, да и в жизни редко. Но темп медленен, слишком много пауз между словами. Музыка Шостаковича, в большинстве на городские и фабричные песенки. Оркестровано ловко, но никак не разработано: таков, вероятно, был социальный заказ - чтобы простой публике было понятно. Но кое-где во время взрыва действия музыка совсем мейерберовская - вот это плохо.