Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Репетиция Квартета. Держановский говорит, что совсем иное, чем, когда Роты [428] Имеется в виду квартет Рота. . Сонату не успели. К Асафьеву, опоздали на полчаса. Во дворе (саду), две комнаты, ход через кухню, приличный кабинет - из-за книг. Шампанское, икра, обед русско- американский, не такой вкусный, как в 1927 году, но очень сытный. Разговоры о пьесе, но разочарование. 1) Парижская; 2) Днепрострой, но длинно (три акта); 3) отрывки из материала. Почему не подходит; стараюсь наладить и направить: музыку к сатире мало пробовал, а к эмоции, мечте, надежде, толпе - много. Обещает думать, послезавтра уезжает в Сочи - работать, здесь американцы, видимо, заели. Возвращаюсь пешком и думаю о сюжете.

Опять встал в восемь и репетиция в девять: Портреты, «Классическая» Симфония и «Скок»: оркестр очень внимателен, послушен к жесту и аплодирует. Голованов хвалит «Стальной скок». Предложение повторения Концерта пятого, берутся хлопотать о паспорте, визах, что меня главным образом и толкает согласиться: легче Концерт отыграть, чем визы и прочее.

Дома сплю, тяжёлая голова и усталость. Иду пешком, чтобы прогуляться. Сначала к Мясковскому, разговоры обо всём понемножку, только полчаса. Чемодан цел. Он за корректурой Одиннадцатой. Красные похороны, первое впечатление, потом: есть чёрный траур.

На второй репетиции ансамбля: две скрипки, очень интересно как соната. Держат внимание, или моё? Ещё не выучили. Идём обратно с Екатериной Васильевной, она рассказывает о Горьком, Союзе композиторов и прочих сражениях, и делах, провожает меня. Чтобы отдохнуть, решаю провести вечер дома и рано лечь, но телефон от Мейерхольда - Зины, затем повторение, затем телефон от Мирского.

Встал полвосьмого. Шурик с Надей.

Репетиция, сегодня композиторы, человек пятьдесят. Голованов сначала не хотел, но я заступился; при них Голованов нервничал и загонял «Классическую» Симфонию, после которой оркестр аплодировал мне, особенно после средней части. Концерт сегодня на хорошем «Бехштейне», но всё ещё далеко. Затем дирижировал «Стальной скок», чувствуется, что здорово выходит. Мясковский реабилитирован, по крайней мере среди музыкантов. Шурик в восторге.

Дома: приходят Мясковский и Держановский, первый относительно Сараджева, второй об интервью, ибо «в высших сферах желают, чтобы я высказался». Сначала интервью не клеилось, но потом я вдохновляюсь.

Завтракают у меня, Держановский уплетает охотно, Мясковский церемонится. По уходе, я от половины третьего до половины седьмого провожу один, читаю, отдыхаю, играл на рояле, повторяя Концерт и камерную программу. Захожу за Сараджевым, предварительная встреча у Рубинина с Гольденвейзером, очень дружеская, разговоры о шахматах. Вскользь о Консерватории. У Держановского: Мясковский, Ламм, Половинкин, Мосолов. Заставляют играть Сонатину. Половинкин играет: там, где немного по-сумасшедшему, там интересно, а где попросту, там сказывается бедность. Прошу советские романсы для Пташки, но это не так просто, Держановский подсовывает романсы Половинкина, но они старомодны, с нонаккордами и увеличенными трезвучиями: что же это за советское творчество! Редактировали с Держановским моё интервью, из которого он сделал нечто сложное и невразумительное, а между тем важно кормят довольно приличным ужином, засиживаемся до второго часа, я зол, так как завтра концерт.

На улице метель.

Сегодня репетиция в одиннадцать, народу человек сто пятьдесят - композиторы. Эстрада, и вдруг мы с Гольденвейзером рядом и всё пошло. Но акустика! Решили повторить программу пятого: многие музыканты не могут попасть. От Интуриста звонят в театр от имени Chalon, спрашивая, где я остановился. Днём он вваливается, весёлый, заинтересованный Москвой. Я объясняю, кто будет в ложе. Концерт в восемь. Я прихожу с Шалоном в директорскую ложу. Малиновская; разговор о Лифаре; неприятно высокомерный тон в этом вопросе. Я смягчаю. «Ну пусть приедет с вами в апреле посмотреть». Семёнова. Голованов дирижирует Портретами неплохо по темпам, загонит Концерт. По музыке - не знаю, от меня слышно лишь приблизительно. Успех, но не чрезвычайный. Я иду играть, почти спокойно; отличная встреча, но не как в 1927 году. Концерт проходит очень корректно, но я не уверен, всё ли слышно. Требование бисов. Антракт. Кучерявая; он умер в марте. Говорят, на концерте были Бубнов, Ворошилов, и ещё в ложе правительства мелькнули усы Сталина. «Классическая» Симфония, Гавот бисировали. Я дирижирую «Стальной скок». Идёт хорошо, с огнём. Бесконечные вызовы, приходится играть. Вторая «бабушка» [429] Вторая пьеса из «Бабушкиных сказок», Ор.31. , третий гавот, Марш Ор.12. Тут зал ревёт, как в 1927 году.

Тушим электричество. Ужин по случаю пятнадцатой годовщины (оркестра). За почётным столом: я, Мясковский, Голованов. Речь о загранице и здесь. Про заграницу много верных обобщений, хотя кое-что преувеличено. Я рано удираю, так как завтра концерт.

Мирский. Он как-то ничего не рассказал. Я про Афиногенова, он обещал подумать о сюжете. Концерт в час. В ложе столкнулся с Мейерхольдами, подчёркнуто бурная встреча. Зинка мила. Голованов исправил некоторые темпы. Концерт проходит по тому же расписанию, как вчера, и с тем же crescendo, но я бисирую «Мимолётностями». Гавотом и «Наваждением». Мясковский находит сходство развязки из «Игрока» с «Сечей при Керженце». Атовмян о двух телефонах из Ленинграда: банкеты, я - ненавижу, так и телеграфируйте. Мейерхольд везёт меня на своём «Форде» к себе выпить кофе и закусить. О спасительном телефоне в Ленинград: работаю. Звоню Айви Вальтеровне [430] Жена М.М. Литвинова. . Дома отдыхаю. Кучерявая: как отец умирал; был объявлен вредителем – причины неясны: её неудачное замужество; взгляд на жизнь; я стараюсь смягчить; даю денег; потом жалею, что мало: нет хлеба: картофель. Шурик, я проектировал обедать с Шалоном, но Шурик спешит. Про капризы Кати, а Шурик любит мир и ясность. Chalon доволен концертом, посылает телеграмму, мои услуги. Понравилась публика в ложе. Кормлю обедом: холодная осетрина, водка, шампанское, груши. Автомобиль везёт к Шебалину. Собрание композиторов. Кроме присутствовавших двадцать четвёртого: Фейнберг, Шеншин. Оборин. Мейерхольд, Шебалин. Я играю: Дивертисмент и 2-ю Сонату; затем прошу слова, принимаем с интересом, но без особого энтузиазма, с достоинством. Исполнение 11-й Симфонии Мясковского в восемь рук.

Красивые гармонии, много интересного, но как всегда не может отделаться от провинциального. Удираю не слишком поздно. Иду пешком. Белая зима.

Горячая ванна; чем питаюсь: цена денег в ресторане и моё впечатление об их цене. В авторских накопилось шесть с чем-то. С Chalon на репетиции «Еврейской увертюры» и Сонатины. Идём по снежной Москве, делаем снимок. У Цыганова, Увертюра подана хорошо, Chalon в восторге, снимает. Я показываю модный журнал жене; приглашение к завтраку от французского посла через Chalon. Сон лучше, но не совсем. Повторяю Сонатину и пр. У Мейерхольда отличный завтрак: заливной цыплёнок, компот, первый класс. Ионов: неожиданная удача с нотами, широта взглядов. К Айви Вальтеровне, на автомобиле Мейерхольда. Она мила и оживлённая, думала, что иностранный гражданин. Долгий отдых. Боялся за Сонатину и работал над этим. Консерватория, воспоминания о Персимфансе. Квартет играют бойко, но в одном месте разлезаются. Я играл мелочи – большой успех. Гольденвейзер, Шацкий. Соната для двух скрипок, ничего и даже успех. Сонатина - без приключений! Ура, неуспеха мало, хотя требуют бис, но не за неё. Играю, чтобы поднять настроение. Гавот Ор.32 и Марш из «Апельсинов», хотя стыдно. Но большой успех «Еврейской увертюры». Бисируется после настойчивых требований. Пора на поезд. Выхожу кланяться в кожаном пальто, с портфелем под мышкой.