Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Девятого репетиция с Вольфом (фестиваль у Ламурё), который очень неплохо приготовил Симфониетту - урвал репетиции у других концертов.

Пропала партитура 5-го Концерта. Десятого генеральная и днём концерт: Симфониетта, Скрипичный концерт, шесть номеров из «Шута», 5-й Концерт (первый раз в Париже) и Марш из «Апельсинов» (глупо, но так хотел Вольф). Народу много и чрезвычайно горячий приём, особенно после Пятого концерта - для последнего до сих пор самый горячий. Стравинский присутствовал, очень хвалил новый Концерт, также Симфониетту и Скрипичный концерт: Бог Меркурий сделался ангелочком. Пташка при выходе видела Б. Башкирова, который смотрел на неё недобрым взглядом. Хорошо выглядит, хорошо одет (как заработал?). Пташка испугалась, что тот вдруг наскандалит (я прямо из России), но Самойленко сказал, что раздавит одним пальцем. После концерта у нас обедают Самойленки, Шухаевы, Пайчадзе подъехали поздно.

Затем началась подготовка к Америке: паспорта, визы, пароходы и ответы на кучу писем, накопившихся за три недели. Шестнадцатого, накануне отъезда, премьера «Днепра», и по несчастному совпадению первый концерт «Тритона», в котором первое парижское исполнение моей Сонаты для двух скрипок, также очень милой Сонатины Онеггера для скрипки и виолончели. Мою Сонату очень здорово играют Душкин и Сетанс, лучше, чем в СССР. Чрезвычайный успех. Затем едем в Opéra, где «Днепр» последним номером. Стравинский тоже поспевает в оба места и называет Сонату «un bijou» [432] Сокровище (фр). . В Opéra ложа: мы с Пташкой, двое Самойленок, Mme Сигети и Mme Chalon. Оркестр играет лучше, чем накануне на генеральной репетиции. Декорации тоже выглядят лучше - исправили освещение, но Гончарова костюмами не блеснула. После первой картины довольно значительный успех - танцу Лифаря. В конце успех малый, меня пытаются вызвать, но я не иду на сцену. После длиннейшего спектакля публика спешит домой. По окончании со сцены традиционное объявление о первом представлении, музыка Прокофьева, хореография Лифаря. Ларионов в бешенстве, что про него ни слова. Идём с Пташкой за кулисы пожать руки Руше, Лифаря и двух балерин.

Семнадцатого отъезд в десять часов утра. В Шербурге засветло. «Европа», небольшой, но приятный пароход, каюта наверху. Бруно Вальтер с женой. Смотрю на пароход как на санаторий.

Двадцать второго - Нью-Йорк.

Отъезд из Парижа восьмого апреля в 5.46, провожали Пташка, Святослав и случайно приехавший в Париж Вебер, который рассказывает ужасы про Германию. Стравинский на чёрной доске, как еврей, он в комическом бешенстве. Но Германию я проспал.

В Праге девятого, масса рассказов.

Десятого репетиция в Пражском радио - 3-й Концерт, оркестр хорош, но дирижёр вроде Глазунова, всё время позади.

Одиннадцатого концерт, закрытый.

Двенадцатого отъезд в Москву, предварительная покупка продовольствия для раздачи.

Тринадцатого в шесть часов утра Варшава, а в половине пятого Негорелое при чудном солнечном дне и холодноватой погоде. Случайно встречает Глинский, директор отеля «Националь» в Москве. Таможня редкостно мила, осмотр поверхностный; получаю деньги из сберегательной кассы. Спальный вагон. Кисельное настроение, но стараюсь изъять из него эгоистичные элементы.

Москва в 9.45: Афиногенов, Мясковский, Держановский, Атовмян, Шебалин. Ясный день, тепло, хотя утром под кустами попадался нерастаявший снег. У Афиногенова действительно «Форд», но меня везут в превосходном «Линкольне». Удобный и спокойный номер в «Национале» из двух комнат, как в прошлый раз, хотя слишком много и пёстро наставлено. Все едут ко мне пить кофе. Разговоры, планирование моего времени, рассматривание привезённых нот. Понемногу все рассеиваются, идём с Атовмяном в Союз композиторов за деньгами для меня.

Жадно гляжу на Москву; возвращаюсь, ем в неприятном помпезном зале отеля, полчаса отдыха и иду к Мясковскому. У него некоторое усовершенствование в квартире, но всё же не умеет. Ничего не сочиняет. Он уже посмотрел корректуру первой части 5-го Концерта и успел после меня найти ошибку, правда только одну. К сонате Горчакова относится со снисходительной недоверчивостью. Я играл ему «Chant symphonique» [433] Симфоническая песнь, Ор.57. , первый раз кому-либо, он хвалит, хотя некоторые кадансы находит чрезвычайно прямолинейными. Говорим о квадратности в форме и необходимости обновления приёмов при сочинении.

Иду к Раевским, что рядом; не знаю, кто выслан в связи с паспортным контролем. Нахожу Алёну, Катю и двух Уваровых. Шурик уже на Урале. Очень хорошее впечатление от Алёны, выросла, самостоятельная, разумно говорит.

Вечером на «Вступлении» в театре Мейерхольда, сам Мейерхольд в Ленинграде. Пьеса наивно-пропагандистская и хромает с театральной точки зрения. Кое-что интересное, выдуманное Мейерхольдом (пьяный инженер обнимает огромный бюст Гёте и беседует с ним на «вы»), но растянуто. Пальто я снял и положил на колени, в антракте требовали, чтобы я отдал в вестьер [434] Гардероб, от vestiaire (фр). , я сказал, что да, но удрал в зал и в следующем антракте не показывался: читал письма Шурика с Урала, которые дала мне Алёна. «Вступление» заканчивается отъездом немецкого профессора в СССР, где настоящая работа, нет притеснений, джаза, пьяной буржуазии.

Иду ужинать в ресторан «Националя»: джаз, танцы!

Целое утро люди и, главное, разговоры с Атовмяном о поездке на Кавказ, о «Поручике Киже», об отчёте. Консерватория, предполагают организовать курс для композиторов, которые уже окончили её. В час Держановский и Сараджев, завтрак, прохождение 3-й Симфонии. Я дарю Сараджеву фрак. Мясковский, хвалит большую новую вещь, которую я оставил у него. Предлагает по-русски назвать не «Симфоническая песнь», а «Симфония-песнь» или «Песнь-симфония». Уходят, я отдыхаю, так как начинает болеть голова. Алёна за модным журналом, я даю деньги и мелкие вещи; разговариваем час. «Я не хотела бы за границу, как другие, разве проехаться». Браво! Выходим вместе, затем я в Большой театр на «Дионис», балет Шеншина: любопытная трактовка сцены, неплохая, но второстепенная музыка. В антракте иду в ложу дирекции: Арканов, Городинский, Кубацкий. Ухожу рано домой - устал.

На улице вдруг мокрый снег.

Утром удалось поиграть. Затем проверка двух интервью, данных вчера, и разговоры с дирекцией фильма №2: «Восстание рыбаков», но едва ли я успею сделать музыку.

Затем я у Пшибышевского, который временно замещает Аркадьева. Пшибышевский встречает ласково, я докладываю об обменах и рекомендациях дирижёров, он очень горячо благодарит. Хотя концертный план будущего сезона уже обсуждался, но будет ещё заседание, на которое пригласят меня. Я говорил о Малько и Горчакове - к первому отношение сочувственное, ко второму несколько ироничное. Вечером должен был пойти на «Страх» Афиногенова, но перемена пьесы, поэтому остался дома, укладывал вещи. Зашёл Шостакович, только что из Свердловска. Я думал, что омаж [435] Уважение, от hommage (фр). , но сущность скоро открылась: ему надо, чтобы я отвёз его партитуру в Ленфил. Я ему рассказывал о заграничных исполнениях его сочинений, свидетелем которых я был. Вместе шли на телеграф, его жена, но милая. Заходила мать Лурье, давно не имела писем; здорова, живёт ничего, хотя трудно; если можно, то перевод через Торгсин.