Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Отъезд в половине первого ночи с «Красной стрелой», новый состав, советский, с радио, которое играло до двух часов ночи, но по счастью сломано в моём отдельном полукупе. Провожает Атовмян.

Ленинград в 10.20, солнечно, но прохладно. Встречает только секретарша филармонии, автомобиль тоже паршивый - «Линкольн» только на валюту. Комнату дали в «Европейской» гостинице сначала среднюю, потом хорошую, привезли пианино. Не могут найти в Ленинграде Ор.35бис [436] Пять мелодий для скрипки и фортепиано. , послали телеграмму в Москву.

В двенадцать часов репетируем в филармонии Квинтет: они сделали уже пять репетиций, более или менее идёт, но ещё без блеска.

Днём заходит Лидуся, милая, пустенькая.

Созваниваюсь с Дранишниковым, чтобы завтра встретиться и посмотреть 3-ю Симфонию. Прошу его при встрече выругать Асафьева, что скрылся. Вечером у Демчинского, где, как всегда, спокойная речь и указания. Я рассказываю про Америку, показав фотографии. Никаких философских разговоров. Играли в шахматы, партия затягивается до часу ночи.

Вернувшись домой, иду в ресторан гостиницы, где джаз и танцуют местные франтихи. Съедаю наскоро и иду спать.

Репетируем камерную программу.

Днём иду к Дранишникову поговорить о темпах для Симфонии. Асафьев, которого я вчера упрекнул (полушутя) по телефону, что он игнорирует меня, - по словам Дранишникова, «заболел» от огорчения и что это, конечно, «фрейдизм».

В семь часов у меня группа от Белгоскино с Гусманом, Файнциммером. Конечно и слышать не хотят, чтобы я работал для Москвы. Обсуждали детали. В половине девятого скрипач (Ор.35 с трудом нашли); в половине десятого интервью из «Красной газеты» (приём как у дантиста). Когда он ушёл около одиннадцати, я прогулялся и лёг спать.

Две симфонические репетиции: в десять и в два. С удовольствием слышу 3-ю Симфонию после большого перерыва, но играют средне, и Дранишников не очень уверен в темпах.

Вечером камерный концерт. Зал неполный: немного больше половины. Причины: мало денег; государство, чтобы поднять стоимость червонца и уронить цену товаров, придерживает дензнаки.

В филармонии всё время ужасные сборы, у Ансерме вдвое хуже, чем сегодня; у Барсовой шестьдесят рублей и концерт отменён. Всё-таки досадно. Квинтет играют прилично, но не блестяще; я 2-ю Сонату хорошо, мелкие пьесы не очень спокойно: в этот сезон почти не было реситалей - отвык играть соло. Успех большой, с криками и вызовами.

В артистической появляется выздоровевший Асафьев, Мейерхольд, Лидуся, Вера Алперс.

Утром симфоническая репетиция: «Скифская сюита» и Концерт. Играют средне. Днём заходил ко мне Асафьев, затем я был у Лидуси и у Мейерхольда. Обедал у меня Демчинский, который произвёл очередную атаку: что я часто езжу и мой вчерашний концерт - менее праздничный; что я много сочиняю, и не лучше ли сделать перерыв в год и оглядеться; что я бегаю от жизни и жизнь этого не прощает, даже мои развлечения, например, бридж и шахматы, суть бегство от жизни. Я возражал: что я приезжаю не для срыва лавров, а, чтобы постепенно знакомить слушателей с тем, что я делаю; что о путях моего творчества я за последние годы много думал и без перерыва в работе, и при том думал, как раз в плоскости Демчинскому любезной - т.е. в духовной; что замечание о бридже и шахматах меткое. К сожалению, разговор уклонился, и я не успел объяснить причины уклона, хотя много мог сказать.

Гусман говорил сегодня об оперном сюжете, который мог бы меня заинтересовать («Рассказ о простой вещи» Лавренева). Демчинский предостерегал, чтобы сюжет не оказался бы представляющим лишь временный интерес. Я возражал, что это зависит от угла, под которым он будет взят.

Генеральная репетиция. 3-я Симфония из рук вон плохо. Я сцепляюсь с инспектором оркестра:

- Точно коровы тянут в гору воз с навозом.

Он:

- Наш оркестр первый в СССР.

Я:

- Быть первым в СССР не даёт права играть хуже, чем за границей.

Днём Мейерхольд, который пригнал своего «Форда» в Ленинград, возит на Стрелку. Идёт по Неве лёд. Чудный солнечный день, но не тепло. Челнок утонул с пассажирами, которые спасались по пояс в воде. Зинаида: «Стрелка пахнет кладбищем» (= минувшим, не нашедшим ещё применения в новой жизни).

Приезжает директор фильма «Восстание рыбаков» уговаривать. Я хотел бы сохранить отношение на будущее, но сейчас - халтура.

Вечером концерт. На этот раз полно, хотя не битком, как раньше. Дранишников нетвёрд в темпах, но Симфония имеет неожиданный успех (не большой, но порядочный); 3-й Концерт проходит с блеском, и я играю на бис «Токкату». Много вызовов после Концерта и «Скифской». Директор филармонии говорит о будущем годе, а то после утренней стычки с оркестром выходило будто в последний раз.

К Н. Радлову. Иду пешком с его женой, которой липстик [437] Губная помада, от lipstick (англ). и модный журнал. У них Шапорин, С.Радлов, с которым играем до четырёх утра в шахматы (+1-1, что очень хорошо, так как он первая категория). Он предлагает написать балет для Мариинского театра на Til Eulenschpiegel, взятый под революционным углом. Я отклоняю. «Апельсины» они возобновят осенью в переработанном виде.

Свободный день перед отъездом. Не выспался.

В Белгоскино; любопытно, первый раз. Обсуждали материалы и музыку. Показывают несколько проб - костюмов и манеры говорить. Я атакую русский театр, манеру говорить, насколько американская естественней. Единственное хорошо, что после «кончено» - party [438] Вечеринка (англ). . Затем меня снимают для actualités [439] Новости (фр). , играющим Гавот и «Токкату». Свет слепит, прожекторы жарят. Затягивается. Куски «Токкаты» играю плохо, но некогда переигрывать. Возвращаюсь домой, сплю.

Вечером у меня: Демчинский, потом Вера Алперс, которая провожает на вокзал. «Хоть бы поцеловал руку». На вокзал приезжает Гусман. Едем с Асафьевым и говорим до полвторого ночи.

Возвращаюсь в Москву на две недели. На вокзале: Атовмяна нет, автомобиля нет, слякоть, в гостинице мой номер занят, дали тот, который занимал в декабре Рубинин; большой, угловой, с крошечной спальней. Встречает Держановский, едем в крошечном наёмном автомобиле при керосиновой лампе. Сегодня день моего рождения (42) и годовщина падения РПМ. Сначала по последнему случаю предполагал больше праздничности, но всё свелось к симфоническому концерту: 12-я Симфония Мясковского (средне: глазуновщина, квадратность, простота, но не новая, а старая); вступление к большой Симфонии Шебалина (тоже неважно: два ненужных фугато); сюита из «Болта» Шостаковича: блестяще поднесённая пошлятина, будто «карикатура на пошлятину», словом то, что меня уже десять лет возмущает в Париже («Голубой поезд» Мийо, Пуленк, Согэ, Орик). Ансерме сказал: это бы в парижскую «Серенаду».