Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Дягилев в Париже: завтра его первый спектакль. Я до сих пор не знал об этом и очень обрадовался, что он здесь и процветает. Утром отправился разыскивать Сталей, но к чрезвычайному моему удовлетворению они только сегодня или завтра приедут из Рио. Затем разыскал Самойленко, с которым нежная встреча и вкусный завтрак в одном из гурманских ресторанов. После Америки французская кухня была восхитительна. После завтрака зашёл в Grand Opera и узнал адрес Дягилева, которого и нашёл через десять минут в Hotel Scribe. «Серёжа Прокофьев приехал!» - закричал Дягилев и мы расцеловались, а затем и с Мясиным. Оба, по-моему, мало переменились. Дягилев говорит, он в ответ на моё письмо (полтора года назад) послал телеграмму, звал меня в Лондон, но не получил ответа. Мой балет он готов ставить как только будет готова партитура, но обязательно в моём присутствии. Декорации и костюмы уже давно сделаны Ларионовым и очень удались. В восемь часов вечера мы встретились за обедом, плюс Стравинский, с которым тоже расцеловались и вообще встретились очень горячо. Про Стравинского ходили слухи в Америке, что он почти в нищенстве, но теперь он окреп, был оживлён и пил алкоголь с увлечением. Говорил, что я единственный его любимый русский композитор из живых, и советовал мне печатать сочинения у Честера в Лондоне. Я страшно был счастлив снова быть в компании Дягилева и Стравинского, хотя это не мешало во многом расходиться и с остервенением пикироваться, когда они признавали только ярко-национальную музыку и отрицали Скрябина как композитора и оперу как форму.

Утром гуляли с Самойленко в Булонском лесу и завтракали там же в прелестном ресторане. Но цены ужасны: завтрак на четверых двести франков. Впрочем, в переводе на доллары это только двенадцать. Фатьма Ханум получила от мамы ответ на своё письмо. Настроение мамы лучше, но она ещё на Принцевых островах. Я написал Соне в Брюссель и сообразно с её ответом начну так или иначе действовать. В два часа с необычайной радостью встретился со Сталями. У обоих цветущий вид - оба прямо из Рио, возвращаются туда через пять недель и зовут меня если не теперь, то к сентябрю. Сталь сулит мне успех и даже предлагает деньги на дорогу. Идея! Не поехать ли в сентябре?

Вечером со Стравинским. Mme Edwards и другими я был в ложе у Дягилева на первом спектакле Русского балета. После нью-йоркских потуг подражать Русскому балету с плохими декорациями и плохим человеческим материалом, ужасно приятно было увидеть настоящее, хотя, может быть, и не такое роскошное, как в 1913 и 1914 году. «Les femmes de bonne humeur» на музыку Скарлатти очень забавно и талантливо поставлены Мясиным, а «Петрушка» прямо несравним с нью-йоркским спектаклем. После спектакля ужинал у Дягилева. Дягилев разошёлся, спаивал шампанским, сыпал анекдотами и был великолепен. Стравинский подпил, увлекался скабрезностями, но был вполне хорош. Очень приятный вечер.

Утро со Сталями, рассказы про Бразилию, зов ехать туда. Сталь увлекается, но он наблюдателен и проницателен. Право, поехать бы! Но сначала увидим, что мама и Linette.

Днём завёз рекомендательные письма к двум princesses, одной нет дома (оставил письмо и карточку), другой нет в городе. Вечером - Самойленко и бридж.

10 мая

Утром зашёл к Стравинскому, который обещал устроить мне рояль. Когда Стравинский, я и один швейцарский писатель шли по rue de la Paix [41] Улица Мира (фр). , мы встретили молодую женщину небольшого роста, которая своей фигурой напомнила мне Нину Мещерскую. Я всмотрелся внимательней и по сросшимся бровям почти узнал её. Она, заметив мой внимательный взгляд, отвернулась, но в это время мы уже разминулись и я быстро отвернулся, вполне уверенный, что это Н.Мещерская. Это вполне возможно, потому что я уже давно от кого-то слышал, что её отец на юге России, а оттуда по нынешним временам прямая дорога в Париж. Эта встреча меня не взволновала, хотя и заинтересовала. Я от Нины так далеко, но всё ещё помню и яд её, и нежность.

Стравинский привёл меня на репетицию старой итальянской оперы и эту репетицию вёл Дягилев с чрезвычайным увлечением и прямо-таки мастерством, муштруя певцов в каждой нотке, в каждом слове. Затем Стравинский попросил меня прокорректировать увертюру его нового балета «Pulcinella», причём, несмотря на то, что он хвастался, что у него нет ошибок, я выудил пару. Балет написан в старинном стиле и это преинтересное совпадение, - что я три года назад написал «Классическую» Симфонию, а Стравинский, не зная об этом, написал классический балет.

От Стравинского вместе отправились к Мmе Edwards, где нашли Дягилева. Там меня заставили играть «Мимолётности» и «Бабушкины сказки». Играл я довольно скверно, потому что совсем забыл их, и кроме того, три недели не касался фортепиано. Дягилеву и Стравинскому больше всего понравилась 3-я «Сказка» и 15-я «Мимолётность», но, по-видимому, всё-таки самое сильное впечатление осталось от 2-го Концерта, который Дягилев теперь настойчиво просил припомнить, чего я не мог и не хотел сделать. Когда же я сыграл им «Сказку» Ор.8 Метнера и хотел играть Скрябина, то и Дягилев и Стравинский стали хором ругаться, а я сказал им, что у них узкая и эмигрантская точка зрения, на что Дягилев возразил, что пушка от того и пушка, что бьёт по узкой линии. Когда я кончил играть, вошёл невысокий человек с загорелым лицом и волосами с проседью. Стравинский очень обрадовался и представил нас: Прокофьев - Равель. Я был очень заинтересован встретить знаменитого композитора, но поговорить нам почти не удалось. На прощание я ему сказал: «Аи revoir, maitre» [42] До свидания, мэтр (фр). . У нас в России, да и в Италии, говорят «маэстро» каждому композитору, но здесь на Равеля это произвело впечатление, как будто я поцеловал ему руку. Он ответил: «Oh, non, non! Confrere alors...» [43] О нет, нет! Тогда уж - собрат... (фр). . После всех этих встреч я пошёл гулять в Булонский лес и, замученный, рано лёг спать.

Письмо от Сони Бришан, но она знает о маме меньше меня. Поэтому пошёл к Самойленко, чтобы он свёл меня с Российским посольством для исходотайствования французской визы маме. Самойленко сказал, что приехали Минстеры прямо из Константинополя и кое-что знают про маму. Фроська-сан и Япония! Вот занятно – все в Париже. Оба успели побывать в Индии и Турции, загорели как сковороды, и хотя мамы не видели, но видели Таню Раевскую. По их словам, беженцы живут не так плохо; сообщение из Константинополя - пароходами на Марсель в семь дней. Я постараюсь достать маме визу, переведу деньги, пусть её посадят в Константинополе на пароход, а я в Марселе встречу.

Вечером был у Дягилева в ложе на втором спектакле Русского балета (они играют три раза в неделю) и видел «Chant du rossignol» [44] «Песнь соловья». , балет, сделанный Стравинским из «Соловья». Я слушал с большим интересом, особенно инструментовку, что касается музыки - то там много и интересного, но и много ненужного царапанья. Я должен прослушать ещё раз. Но «Весна священная», когда я разыграл её в Милане со Стравинским в 4 руки, произвела на меня гораздо большее впечатление, чем этот балет. Поставлен он Мясиным очень занятно, изобретательно и талантливо. Декорации Пикассо местами интересны, местами нелепы. Сам Пикассо был в ложе, но нас за общей сутолокой не познакомили и я только под конец услышал, что это он. Стравинский был злой и расстроенный, так как, по его словам, оркестр врал и не выучил балета.