Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Вечером был опять на «Pulcinella» и сидел с партитурой, которая вылизана до предельной возможности и доставила мне огромное удовольствие. После спектакля ужин у Мmе Edwards, где Стравинский и Дягилев сцепились чуть ли не до драки. Стравинский сказал, что в конце «Pulcinella» слишком медленно падает занавес, на что Дягилев возразил: «C'est parce que tu as rate la fin» [45] Это потому, что тебе не удался конец (фр). . Стравинский взъелся и сказал, что «Pulcinella» гениальная вещь и что Дягилев ничего не понимает в музыке. Дягилев возразил, что вот уже двадцать лет, как все композиторы говорят, что он ничего не понимает в музыке, и все художники, что не понимает в живописи, а между тем всё, слава Богу, движется, a «Pulcinella» имела три фазы сочинения: 1) Перголезе - Стравинский. 2) Стравинский - Перголезе и 3) Стравинский по Перголезе. В конце концов их разняли и через пять минут они уже мирно пили шампанское.

Был с визитом у Mme Edwards, которая подтвердила, что с удовольствием и быстро устроит маме визу, а также мне для возвращения из Англии.

Janacopulos даёт второго июня первый концерт, а десятого второй, предлагает сделать его joined [46] Вместе (англ). со мною. С одной стороны, это будет и несолидно, что композитор начнёт пополам с певицей вместо собственного концерта, но с другой - я один всё равно не начну, поэтому не лучше ли пополам, чем совсем ничего. А в конце концов оба неважно, ибо Париж, теперь, по крайней мере, не город для концертов.

От Linette вчера второе письмо, одно нежнее другого, но ни слова о поездке в Европу. Я думаю, что пока она молчит, но недели через три-четыре соскучится и заговорит.

Вечером на спектакле Стравинский передал мне бумажку, подписанную каким- то важным лицом из Министерства иностранных дел и дающую мне право на выезд из Франции и обратный въезд, а виза для мамы уже послана. Всё сделала Mme Edwards и мне осталось только поблагодарить её. Быстро и хорошо, а я ещё находил её вульгарной! Впрочем, одно другому не мешает. После спектакля Стравинский повёз меня к принцессе Murat, у которой большой вечер в честь Русского балета: Дягилев, Стравинский, Ларионов, великий князь Дмитрий Павлович, Пикассо и несколько молодых французских композиторов, и миловидная молоденькая композиторша, и пропасть других. Много говорили, а потом много шумели и прыгали. В три часа ночи Стравинский сидел под роялем со своим врагом Кокто, на рояле визжал граммофон и кто-то дубасил по клавиатуре, а Дягилев, кажется, с хозяйкой дома танцевал lancier [47] Название танца (фр). . Я один сохранял спокойствие.

После вчерашней поздней ночи пришлось встать рано, так как в десять условились со Сталем, что я приду читать ему три картины «Огненного ангела» и советоваться об остальных. У Сталя острый ум и отличное понимание сцены. Ещё больше я поверил бы Демчинскому, но и Сталь давал неожиданные и очень интересные советы. Четвёртая картина с психологией Ренаты, о которой Брюсов молчит, была мне не совсем ясна. Неясен конец в таверне, с Мефистофелем. Хотелось так же проверить, что скажет Сталь о вольностях по отношению к Брюсову в последнем акте. Обсуждение было очень интересное, жаль недостаточно длинное, ибо Дива [48] Вера Янакопулос. куда-то торопилась, всё время влезала и ужасно мешала. Я страшно рассердился на неё и сказал ей, что план оперы обсуждается раз навсегда, а нижние юбки можно покупать каждый день.

Днём был у Ларионова, и он показывал эскизы декораций для «Шута», которые сделаны уже пять лет тому назад. Декорации, по-моему, блестящи и даже после пышных декораций Анисфельда бьют в нос. Масса фантазии и изобретательности, и хочется, чтобы поскорее поставили «Шута». Но надо быть твёрдым и в разговорах с Дягилевым настаивать, чтобы он за партитуру выдал мне дополнительную плату. Писать теперь огромную штуку и не получать за неё ничего я никак не могу.

Проигрывал балет Карпентера, жена которого в Париже и просит меня устроить свидание с Дягилевым. Я свидание устрою, но не думаю, что Дягилев этот балет поставит: переливание из пустого в порожнее, иногда мило, но всегда незначительно. Когда я ехал с нею в большом удобном автомобиле, то думал: ведь имеют же люди автомобили и могут не заботиться о завтрашнем дне! И как бы в ответ на мои мысли, Mme Карпентер уронила: о, чего бы не дал John, чтобы его балет был принят Дягилевым! Всякий хочет того, чего у него нет.

Устроил Диве (хотя всё ещё сержусь на неё) свидание со Стравинским, который показал ей, как петь «Прибаутки». Кроме того, он играл свои новые романсы по корректуре. Очень интересно, я даже не ожидал, так хорошо. Очень русско и даже местами он пошёл вглубь, что я так ценю в «Весне священной» и чего нет во многих других его вещах.

Вечером был на «Жар-птице» и получил удовольствие. Декорации Головина, который должен был делать «Игрока», тоже очень милы. После спектакля у Гюнсбурга играл в бридж и выиграл сто двадцать франков.

Карпентер и Wiborg возили меня завтракать загород, а потом отправились на скачки, где много нарядной публики и пропасть русских. Но самими скачками я не увлёкся, так как не знал лошадей и не имел фаворитов. После был с прощальным визитом у Mme Edwards, где Mme Noble и её очень хорошенькая дочка звали меня к ним, когда я буду в Лондоне.

Хотел делать предотъездные дела, но оказалось, что праздник, и всё закрыто. Вследствие этого образовался пустой день, который, впрочем, был заполнен велосипедными гонками, на которые повезли меня Гюнсбурги. Гонки сначала интересны, потом однообразны. Автомобильные куда увлекательней. Но день был чудесный и компания довольно приятная.

Вечером бридж и на этот раз -440. Очень противно.

Сегодня: дела перед отъездом в Лондон. Английскую визу дали сразу и даже предлагали годовую, которую я не взял, так как жалко было пятьдесят шесть франков (и дурак). Затем разменял денег, увы, по 13,20 за франк вместо семнадцати, которые предлагали мне в Нью-Йорке.

Днём заходил на репетицию «Чимарозы», оперу, которую ставит Дягилев, с присыпкой балета. Декорации Серта благонамеренны и скучны, но Дягилев и Стравинский хвалят и, по-моему, кривят душой, ибо Серт «свой», а декорации - вчерашнее холодное. Со Стравинским простились нежно, с Дягилевым довольно мило. Но я думаю, что Стравинский передавал Дягилеву мои планы сражаться за дополнительную плату за «Шута», и Дягилев сдержан и изготовляется к бою.

Вечером был у Самойленко, а утром у Сталя, с которым условились, что десятого июля я должен телеграфировать ему, еду ли я на сентябрь в Бразилию, и тогда он вышлет мне деньги.

Поезд в десять, я встал в семь. Так как укладывать мало, то успел съездить за письмами от Linette. Она пишет, что очень хочет ехать, но не может достать билета - всё битком до августа. Конечно, но если очень захотеть, всегда можно достать. Всё-таки я думаю, что она приедет, и тогда будет ужасно хорошо.