Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Таким образом, сама мантская жизнь текла мирно и счастливо, и лишь тревожили её камешки, долетавшие из буйного российского смерча. Ещё событием было свидание с H.Johns, теперь полноправным, хотя и не очень смелым, директором Чикагской оперы. Он приехал в Европу набирать певцов и вызвал меня в Париж. Разговор был дружественный и я выказал сговорчивость, дав понять, что на шесть тысяч долларов согласился бы. Johns нашёл положение «quite satisfactory» [54] Вполне удовлетворительно (англ). , сказал, что по возвращении в Америку доложит директории и протелеграфирует мне. После разговора я несколько испугался, что слишком сдался, но потом решил, что наоборот, это хорошо: надо их втравить как можно дальше в постановку, тогда им уже нельзя будет отступить, тем более, что в этом случае всего две новинки: «Три апельсина» и «Jaquerie» Маринуцци, небольшая опера, и им нельзя терять «Апельсины». Не скрою, меня необычайно обрадовала возможность постановки, от которой я себя успел отучить, - и потянуло в Америку, на репетиции.

Сентябрь начался некоторой передрягою. Я собирался выехать в Америку числа восемнадцатого и уже записал себе билет на двадцать второе из Ливерпуля, ибо первый концерт был в Чикаго седьмого октября. Вдруг получилось письмо от менеджера, где он вскользь упоминает о чикагском концерте седьмого декабря. Я послал телеграмму: что же, верно. Оказалось, что декабрь. Таким образом, мне некуда было торопиться и отъезд был отложен. Мне, в сущности, было очень приятно остаться ещё в Манте, а мама была ужасно довольна, так как в начале октября доктор хотел делать ей глазную операцию и она радовалась, что это будет сделано в моём присутствии. Однако возникал финансовый вопрос: бюджет был рассчитан до седьмого октября с тем, что седьмого и восьмого октября я получал девятьсот долларов. Теперь те же девятьсот долларов поступали на два месяца позднее и возникал вопрос, чем заткнуть образовавшуюся дырку. Я вспомнил Кусевицкого, который говорил о возобновлении деятельности Русского Музыкального Издательства и написал ему в Aix, спрашивая, может ли он напечатать восемь моих фортепианных пьес, Ор.31 и 32, и объясняя ему, почему мне понадобились деньги. Я рассчитывал, что в крайнем случае мне даст деньги Вышнеградский под американские контракты. Кроме того, надо же, чтобы и Дягилев доплатил оставшиеся три тысячи франков, хотя тут надежды было мало, так как Бичем не только не заплатил Дягилеву, но и сам лопнул, заперев Covent Garden. Постановка «Трёх апельсинов», таким образом, пошла к чёрту, как обыкновенно и случается, когда дело касается постановки моей оперы. Тем более бережно надо относиться к постановке в Чикаго. Haensel прислал четыреста долларов взаймы на дорогу. Вообще же я решил не огорчаться финансовыми вопросами - и жизнь в Манте текла по-прежнему мило и приятно. С Linette мы были нежны, даже нежнее, чем в августе. Linette занималась с мамой английским и отношения у них были тоже хорошие. Гостила у нас Соня с сыном целую неделю. Я был сначала в ужасе от их вторжения, но и Соня, и девятнадцатилетний Андрюша оказались очень милыми, и их пребывание было перенесено легко. Пригласить же их было необходимо, так как мама собиралась провести зиму под их крылом. Занимался я много: сочинил три остальных антракта, переделал пятую и шестую картины и заново пересочинил заключительный танец. Инструментовал я столько же, сколько в прошлом месяце, т.е. восемьдесят семь страниц, и добрался до начала пятой картины, где инструментовка прервалась на весь октябрь. Таким образом, сентябрь докатился до октября, и ни мне, ни Linette не хотелось покидать тихого и комфортабельного Манта. Хотя погода закутана густыми туманами, но днём было хорошо, солнечно и пёстрый осенний наряд одевал деревья. Тридцатого октября было состоялось заседание: мама. Linette и я, и было решено, хотя и очень жалко, переехать в Париж. Маму ждала операция, мне надо было хлопотать о деньгах, визе и билете, a Linette возобновлять уроки пения, которые прервались на сентябрь. Лето прошло прелестно, приходила пора опускаться в сутолоку.

Второго октября мы переехали в Париж - мама отправилась прямо в больницу, где ей сделали операцию сначала в одном глазу, потом в другом. Операции были не слишком серьёзными - насечки на белке, для того, чтобы уменьшить его объём, - и мама перенесла их храбро. Особенного улучшения ждать было нельзя, но насечки сделать было необходимо, иначе грозила слепота.

Помня, что моя нью-йоркская операция стоила сто долларов, я думал, что едва ли придётся платить здесь более тысячи франков, но оказалось, что четыре тысячи, и таким образом финансовые затруднения, не будучи ничуть разрешены, усложнились ещё больше.

Кусевицкий вернулся в Париж, мы встретились очень радостно и разговаривали насчёт издательства. Он сказал, что вся задержка за Струве, который сидит в Копенгагене и не может попасть в Париж из-за визы. Он знает технику дела и как только он приедет в Париж, издательство начнёт свою деятельность.

Я поселился в Hotel du Quai Voltaire [55] Гостиница на набережной Вольтера (фр). и хотя Linette хотела поместиться в другом отеле, чтобы не было разговоров и компрометации, но как раз в Voltaire была хорошая и недорогая комната - так мы и устроились вместе, хотя и в разных этажах. Linette отправилась к Литвин, которая расхваливая её голос, сказала: «Nous en ferons un petit bijou» [56] Мы сделаем из него маленькую драгоценность (фр). и стала давать ей уроки. Linette расцвела и весь сплин, иногда её посещавший, рассеялся.

В Париже я встретил Стравинского, который играл мне свой новый Квартет, очень интересный, хотя, как полагается, с массой царапаний. Я ему играл «Шута», которого он расхвалил. Я просил указать поправки в инструментовке, но он ограничился исправлением некоторых лиг у деревянных духовых для получения большей рельефности.

Вскоре появился и сам Дягилев, по дороге из Венеции в Лондон. Как и полагается, он вновь воскрес из пепла, достал деньги, имел ангажементы, прослушал «Шута», расхваливал переделки, заплатил три тысячи, заставил наиграть его на фонолу для репетиции и вообще был великолепен. Надо сказать, что похвалы Стравинского и Дягилева меня очень обрадовали и я был горд. Одно плохо: кажется, весеннего сезона у Дягилева не будет ни в Париже, ни в Лондоне, так как в мае он собирается в Южную Америку. Когда пойдёт «Шут» - неизвестно. Таким образом, три тысячи у меня появились из самого неожиданного источника, так как на Дягилева я рассчитывал меньше всего. Но этого было мало. Я обратился к Вышнеградскому, прося пять тысяч франков под семь тысяч долларов американских контрактов, но получил отказ.

Я много метался и беспокоился, наконец налёг на Кусевицкого и получил от него три тысячи франков. Итак, кое-какие концы с концами были сведены, я оставил денег и маме, и Linette, не всё выплатил доктору, отложив до декабря, меньше всего оставил себе, но это неважно, и шестнадцатого октября отправился в путь.