Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Действительно, по приезде в Париж, мы вместе побывали у Реаn'а, ministre plenipotentiaire [85] Полномочный представитель (фр). , который уладил проклятую визу в одну минуту с любезной улыбкой. Я немедленно послал радостную телеграмму в Гельсингфорс. Дягилев молодчина.

В Париже я у Сталей нашёл Linette, которая накануне вечером приехала, чтобы присутствовать на «Скифской сюите». Она получила из Америки сведения, будто Кошиц вновь сошлась с Рахманиновым. Действительно, Кошиц мне бросила писать с февраля. Linette всегда ревновала меня к Кошиц и ни за что не желала поверить, что между мною и Кошиц ничего не было.

Вечером со Сталями поехали на концерт. У меня была ложа, к сожалению, слишком близко расположенная к оркестру. Да и зал Gaveau был слишком мал для такого огромного оркестра. Публики была масса. Всюду стояли и к ложе можно было протиснуться лишь с большим трудом. Первым номером шёл «Остров мёртвых» Рахманинова, сыгранный Кусевицким превосходно. Успех был хороший, но не больше. Затем «Скифская сюита». Мне было чрезвычайно интересно её слышать - ведь первый раз из зала. Ничего! Первая половина первой части звучит хотя немного грубовато, но нарядно, а вторая половина совсем хорошо. Кусевицкий только затянул тем и вышло длинновато. Окончил он «с настроением» и публика хлопать не посмела. Вторая часть прошла бойко, но тут рядом с хорошими звучностями попадались и простенькие, вылезавшие несколько вульгарными пятнами. После второй части бурные овации. Кусевицкий указывает на мою ложу и я несколько раз кланяюсь. Третья часть. «Ночь», проходит более вяло. Кое-что не звучит, надо переинструментовать, кое-что просто недоучено, так как репетиций было мало. Публика встречает сдержанно. В четвёртой части есть дырки, которые следует переделать, но это искупается «Восходом Солнца», который действительно звучит ошеломляюще, особенно то место, где Глазунов встал и вышел (предпоследняя страница). После «Скифской сюиты» огромные овации и масса поздравлений. Стравинский пришёл в ложу после второй части и всё время похваливал. Linette возмущалась его поощрительным тоном. На концерте была масса русских поэтов и художников. Из французов многие тоже подходили ко мне, среди них Floran Schmitt. После концерта ужин: Стали, Кусевицкие, Linette и я. На другой день мы с Linette отправились в деревню.

Первого мая, как и первого апреля, мы с Linette появились в Rochelets – на неделю, так как седьмого следовало возвращаться в Париж на заключительную репетицию и постановку «Шута». В Rochelets было прекрасно и всё цвело, но дел была пропасть и неприятностей с переписчиками партий ещё больше. Ошибок - миллион и неуверенность, что всё будет готово к сроку. В промежутках я дирижировал по партитуре, чтобы подтянуться и явиться в Париж за пульт в хорошей форме.

Седьмого мама, Linette и я выехали в Париж. Мама настояла, чтобы взяли непременно и её на постановку. Несмотря на огромное событие в моей жизни, каковым было появление первой моей сценической вещи на сцене, было жалко покидать Rochelets, так как там было хорошо и спокойно. В Париже мама поселилась в своей глазной лечебнице, а мы с Linette в Hotel Vauban, против театра. Жили мы в разных комнатах и этажах, не по той причине, что в Лондоне, а просто, чтобы иметь возможность оставаться одному, отдохнуть и отоспаться: время предстояло жаркое.

И действительно, я сразу окунулся в омут бесконечных репетиций, сначала с балетными, потом с оркестром, а перед этим возня с запоздалыми переписчиками. Слава Богу, хоть театр был напротив отеля. Театр (Gaite Lirique) был не очень большой и довольно старый. До сих пор Дягилев давал свой сезон в шикарном театре, но в этом году всё было сделано наспех и хорошие театры уже были заняты. Главным для меня событием было, конечно, начало оркестровых репетиций. К сожалению, они происходили не в зале, а в небольшом фойе, и потому звучность совсем не та. Оркестр был средний. Партитуру с дирижёрской точки зрения я знал хорошо и хотя Бог знает, как давно не дирижировал, освоился с моею ролью сразу, только быстро уставал и после часовой работы уступал место Ансермэ, который репетировал другой репертуар.

Я не в точности ориентировался, всё ли хорошо звучит и так ли звучит, как хотелось бы. Но и Ансермэ, и Дягилев, и критики, которые то и дело заходили на репетиции, были в полнейшем восторге. Дягилев был то очень мил, то недоступный, особенно, когда я с него требовал деньги для переписчиков, с которыми у меня на тему этих запаздываний был целый скандал. Тогда я набрасывался на Дягилева. Ларионов со своей хореографией был не совсем готов, многое было поставлено наскоро, либо совсем не поставлено. Конечно, было бы хорошо, если бы балет можно было дать не семнадцатого, а двадцать седьмого. Что касается меня, то я имел почти каждый день четыре репетиции, переходя с оркестровой репетиции прямо на хореографическую, и до того уставал, что временами у меня являлись «абсансы» [86] Здесь - провалы в памяти, от absence - отсутствие (фр). , т.е. я забывал, что собирался говорить.

С Linette мы старались завтракать и обедать вместе и это было почти единственное время, когда мы виделись.

Наконец пришла телеграмма от Бориса Николаевича. Приятно удивил: он был уже в Лондоне, куда выехал, не дожидаясь французской визы. Когда же виза пришла в Гельсингфорс, её немедленно протелеграфировали ему в Лондон, и теперь он извещал, что выезжает в Париж. Прибыл он в Париж тринадцатого мая вечером но на глаза не показался, так как был, по его словам, утомлён дорогой, небритый, не в своём виде. Четырнадцатого он появился у мамы в лечебнице (единственный из наших адресов, который был ему известен). Я узнал об этом только четырнадцатого в шесть часов вечера, возвратясь с репетиции, и был даже задет, что он уже сутки в Париже, а не был у меня. Я стал звонить в Hotel Select, где он остановился вместе с матерью, с которой приехал, и где уже давно жила Варвара [87] Старшая сестра Б.Н. Верина - Башкирова, Варвара Николаевна. . В это время он появился в моём отеле прямо против телефонной будки. Изменился он мало. Чуть-чуть грубее стало лицо, да по бокам рта залегли складки. Радость была огромной с обоих сторон и вопросы несколько сбивчивые. Через час мы вместе с Linette отправились обедать и выпили бутылку шампанского по случаю встречи. Б.Н. говорил, что эта встреча была несбыточной мечтой в продолжении всех трёх лет ужасной жизни в Петрограде. Наблюдая звёзды, он почему-то ассоциировал меня с Денебом, ему казалось, будто я нахожусь, как Денеб [88] Звезда в созвездии Лебедь. , в каком- то другом, недоступном мире. После обеда сейчас же пришлось пойти на репетицию, так как постановка «Шута» не желала считаться с приездом никаких друзей. По отношению к Linette Б.Н. держался чуть-чуть отчуждённо, ибо её присутствие мешало нам остаться вдвоём.