Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Очень важная репетиция: в первый раз сцена вместе с оркестром. Приятное волнение, но всё прошло много глаже, чем я предполагал. Плохи только ещё хоровые сцены: не совсем сценически оживлённым был Пролог, и бестолковщина в беготне последней картины.

С Коини только один инцидент. Он заявил, что в конце второго акта нет музыки для занавеса и потому я должен приписать несколько тактов. Я сказал, что просто надо раньше начать опускать занавес. Поспорили. Затем опять прорепетировали, я продолжал делать маленькое фермато после последних слов Панталона - на том помирились. Репетиция длилась пять часов с небольшим перерывом, и самое приятное было после - переодеться, вытереться одеколоном и лежать, попивая чай и куря папиросы. Вечером небольшой бридж: +3.

Такая же репетиция, как вчера. Идёт совсем хорошо (кроме тех же вчерашних хоровых сцен) - и следующая репетиция через неделю, генеральная. В промежутках же «освежат» репетицией под фортепиано. Там же Коини обещает подтянуть хор. Едва я вернулся к себе с репетиции, как телефон от Барановской, которая только сегодня утром приехала в Чикаго. Я накинулся на неё, отчего не звонила сразу - мне так бы хотелось, чтобы она посмотрела, что делает Коини! Ведь как ни так - она отсвет Мейерхольда. Затем появление Анисфельда: только что из Нью-Йорка, и тоже опоздал на репетицию. Опять досадно, но я очень рад, что приехал Анисфельд, - я знаю, мы будем действовать рука об руку, и вместе легче будет обуздать Коини («блоха», действительно, он похож на блоху). Весь вечер провели вместе с Анисфельдом.

От Linette письмо, упрёки, что я бросаю её одну и не забочусь о её жизни, о её карьере певицы. Конечно, ей грустно, и тем неприятней читать мне это. Но до сих пор я не мог рекомендовать её как певицу. Что будет после успехов «Апельсинов» - неизвестно, может можно её устроить на будущий сезон петь Нинетту, но я всё ещё не знаю, хорош ли её голос и могу ли я её навязывать.

Ходили с Анисфельдом в костюмерную и рылись в костюмах, которые не совсем в порядке. Анисфельд хотел непременно, чтобы я был с ним, так как он плохо объясняется и по-английски и по-французски. Завтракать ко мне пришла Фру-Фру, с которой проразговаривали с необычайным увлечением. А наши баритоны потом приставали с расспросами, кто эта замечательная интересная женщина. Вечером обедал у неё, вернее, у тех богатых американцев, у которых она теперь гостит. Но у меня начала болеть голова и я скоро ушёл домой.

Были с Анисфельдом на репетиции боя Уродов из второго акта. Дубины для этого боя вышли такими тяжёлыми, что балетные еле их поднимают и бой поставлен вяло и несмешно, не говоря уже о том, что ритм совсем не схвачен. Я объяснял и показывал, какие надо делать движения. Затем ходили с Анисфельдом за кулисы насчёт освещения декораций. Он очень недоволен, так как ему не дают необходимых зелёных ламп.

Завтракал с Фру-Фру, которая была по-обыкновению интересна, тонка и остроумна, но хныкала, так как у неё опять болят почки. Днём писал письма, которых (главным образом деловых) накопилась пропасть. Кошиц, в виде смягчения, прислала мне к празднику чёрную, с золотыми застёжками, ленту к часам, надеясь (в приписке), что «эта лента, наконец, кантиком свяжет нашу дружбу», на что я ответил, тоже письменно, что лучше связывать дружбу не чёрными узлами, а светлыми отношениями.

Вечером забегал в симфонический на «Crazy Cat» Карпентера. Карпентер один из наиболее живых (остальные мёртворожденные) композиторов Америки. У него есть техника и он умеет оркестровать, но, к сожалению, слишком часто бродит у самой границы дурного вкуса.

Затем бридж у Бакланова до половины третьего. Результат: +2,5 only [117] Только (англ). .

Несмотря на праздник, примерку костюмов и, как в таких случаях полагается, поочерёдные вопли всех артистов: одному жмёт, у другой не умещается грудь, там тяжела шапка, здесь слишком длинный трен [118] Шлейф, от traоne (фр). . Кошиц не сделала исключения и ссорилась с Анисфельдом как каждодневная примадонна.

В полпятого «мёртвая репетиция»: декорации и освещение. Хотя Анисфельду достали его зелёные лампы, но с первой же сцены пошла контра с электротехником, Коини и прочими. Я думал, что дело кончится плохо, но дальше всё смягчилось и проработали без остановки семь часов, до половины двенадцатого, пройдя все декорации, световые и прочие эффекты, до самого конца. Я иногда помогал Анисфельду объясняться с техническим персоналом сцены и иногда давал мои советы, вообще же старался не очень вмешиваться и сидел с Фру-Фру в зале, наслаждаясь декорациями.

Смоленс, который не кланялся со мною целую неделю, поздравил меня с праздниками.

Довольно свободный день. У Барановской опять история с почкой и она лежит. Я читал, гулял и делал план Принца и Принцессы для сюиты из «Апельсинов». Кошиц звонила, что Анисфельд нагрубил всем в опере, что это дошло до Гарден и что все выражены против него, а так как она знает, что я во всём его поддерживаю, то чтобы я держался в стороне. Это очень любезно со стороны Кошиц, но мне было противно выслушивать все эти сплетни, а во-вторых, Анисфельд был совершенно прав, поставив на вид Коини, бутафорам и электрикам, что всё делалось не так, как следует, и если они сердятся, что ворвались в их тихое гнездо, то чёрт с ними. Анисфельд - настоящий артист, а они наёмники.

Вечером бридж у Бакланова со Смоленсом, игравшим, как сапог, и проигравшим. Я: +10.

Сегодня предполагалась сценическая репетиция под фортепиано для «освежения» - перед генеральной. Но Коини нашёл, что никакого освежения не нужно - можно освежить под фортепиано без сцены, - а взял только хор для Пролога и финальной беготни. Я старательно вмешивался, показывал движения Трагикам и Комикам. В общем, хор несколько подтянулся. Репетиция была короткой и притом на сцене со спущенным железным занавесом, так что Фру-Фру и Готлиб, пришедшие на репетицию (Фру-Фру волновалась перед репетицией «как ребёнок»), ничего не увидели.

Кошиц не нашла лучшего времени и места, как репетицию, для настойчивых вопросов, почему же я, наконец, так к ней изменился? Или из-за Барановской? Кошиц начинает на меня действовать, как искра на порох. Я отвечал ей: «Уйди ты, ради Бога!»

В четыре часа «освежительная» сидячая репетиция под фортепиано, прошедшая довольно сонно, так как все всё знают и всем уже начинает надоедать. Кошиц не явилась, объявив, что у неё что-то с сердцем.

Затем сидел у себя и читал очень интересный этюд Мережковского о Лермонтове. Вечером бридж у Бакланова: -13,5.