Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Проснулся в отличном настроении, но подташнивает, болит голова и, по-моему, я ещё немного пьян. Выйдя на улицу, жадно глотал воздух и пил в маленьком ресторанчике чай с лимоном, читая рецензии. По-моему, рецензии опять хуже успеха, хотя и констатируют его. Ни одной сколько-нибудь серьёзной. Вернувшись домой, спал. На телефоны не отвечал. Пребывал один среди своего успеха. Даже письмо от Миллер открыл не сразу. Открыл позднее, когда почувствовал себя более нормальным, но это ещё не ответ на ответ, а ответ на последние деньги. Таким образом, в этот день я мало кого видел, а вечером пришёл в себя и отправился к Фру-Фру, чтобы вместе ехать куда-то встречать Новый Год. Туда она уже давно обещала, а я рассудил, что приятнее всего встретить в обществе Фру-Фру, и поехал с нею. Опять богатый американский дом, с шампанским, несмотря на prohibition [120] Запрещение, здесь - сухой закон (англ). . Меня, как вчерашнего героя, встречали с почётом.

Сейчас же после двенадцати мы с Фру-Фру сорвались и поехали к Волковым. Это была моя затея, резонов несколько: во-первых, меня приглашали и была бы страшная обида, если бы я не появился вовсе (впрочем и так обиделись, что опоздали, и пуще обиделись, что вчера без них кутили), во-вторых, там была Кошиц, и появление Прокофьева и Барановской в час ночи было острым ножом в живот. Появились у Волковых в час ночи. Смоленс и St.Leger выскочили навстречу и, приплясывая и визжа, сыграли на рождественских дудках «Марш» из «Трёх апельсинов». Консулы встретили несколько сдержанно, несмотря на бутылку шампанского (большую редкость), которую привезла Барановская. Мы сели рядом с нею и рядом с Кошиц. Вообще же было неинтересно. В полтретьего стали разъезжаться. Я отвёз Фру-Фру домой.

Итак, год окончен. Хороший год. Начался хорошо и весело в Калифорнии, затем контракт с Мэри Гарден, постановка «Шута», чудесное лето в St.Brévin и постановка «Апельсинов». Чего же лучше! Феноменальный год.

Первый день нового года ознаменовался приёмом в честь Мэри Гарден у некоих Чальмерсов. Нельсоны притащили на этот приём меня и Фру-Фру. На приёме была масса спонсоров оперы и тут-то я в первьй раз действительно понял, что моя опера произвела настоящий успех: давно я не слышал столько восторженных комплиментов от знакомых и незнакомых людей, как сегодня. Murial Mac Cormick, дочку Harold'а, я не узнал - нас как-то познакомил Coini в темноте за кулисами. Тем не менее она была чрезвычайно любезна со мной, а Барановская, с которой мы держались более или менее вместе (и которая была самой эффектной дамой общества), уже подметила, что она за нами всё время подглядывает. Самою Гарден я видел всего один миг: как полагается, поток любезностей с обеих сторон.

Вечером с Барановской были на концерте Шаляпина, внимали ему, как пророку, но против пророчеств он грешил, пел много дряни, и голос – вообще изумительный - был не всегда в порядке.

Второго в полдень Фру-Фру уехала в Нью-Йорк, а накануне уехала туда же Кошиц. В Auditorium'e стало тише. Я очень мало куда показывался, читал, обдумывал сюиту из «Трёх апельсинов» и несколько отдыхал от шума предыдущей недели. Пятого состоялся второй спектакль под управлением Смоленса. Я сидел с Готлиб в последнем ряду партера, откуда видно и слышно очень хорошо. Но здесь (а может и в большинстве мест этого театра) оркестр и особенно струнные звучат чрезвычайно слабо. В результате особенный эффект, вероятно, похожий на эффект Байретского театра, где оркестр нарочно упрятан. Певцов было слышно идеально: каждую ноту, каждое слово, зато те места, где царствует оркестр, выходили слабовато, например Инфернальная сцена была менее грозна, чем я хотел бы, и в конце Марша не слышны были струнные. Я сначала волновался в трудных местах - хорошо ли они пройдут, - а потом махнул рукой: пусть Смоленс справляется, я же буду слушать. В Прологе хор держался скверно (чёрт бы побрал этого Коини). Первый акт имел сдержанный успех, во втором - Марш, смех Принца и проклятие Фаты вызвали аплодисменты, а в конце я выходил несколько раз раскланиваться. Третью картину третьего акта я слушал с той точки зрения, что длинна она или нет, но вынес впечатление, что нет, не длинна: она кажется длинной только для тех, кто не понимает её музыки. Во второй картине четвёртого акта опять катавасия с беготнёй и исчезновением Простаков. Негодяй Коини. Успех меньше, чем на премьере, но стойкий, и театр полный, даровых билетов почти совсем не давали. Смоленс дирижировал хорошо.

Затем я готовился к recital'ю в Университете, и десятого отыграл его с большим успехом. Тринадцатого было ещё одно выступление, с Кошиц, в пользу русских голодающих, однако организация была большевистского характера и, к сожалению, подпустила политику в концерт. Очень противно, что политика, и не совсем удобно, что большевики (могут быть неприятности), но, во-первых, собрали голодающим две тысячи долларов, а во-вторых, нам заплатили по четыреста долларов. Я играл себя и Мусоргского, Кошиц была не в голосе, плохо спела три моих романса и не слишком блестяще остальную программу. Публика была в основном из рабочих. Успех хороший, с вызовами и бисами. Наконец, третий концерт, пятнадцатого, в пользу чикагских детей. Здесь ничего не платили, но отказаться нельзя было, так как, во-первых, приглашал Карпентер, а во-вторых, получая блага от Чикаго, надо было поиграть и для Чикаго. Зато этот концерт был страшно помпезен, с оперными star, в Auditorium. Случилось и следующее приключение: когда я на бис стал играть Марш из «Трёх апельсинов», то публика выразила своё удовольствие, зааплодировав при первых тактах - Марш очень живо приобретает популярность и грозит сделаться таким же «неприятно модным», как рахманиновский Прелюд.

Необычайно деятельное участие в организации этого концерта принимала Мюриэль. По этому поводу она несколько раз мне звонила, заезжала в отель, и в lobby [121] Вестибюль, холл (англ). мы обсуждали программу, причём отчаянно флиртовали сначала на словах, а потом и вплоть до пожатия пальчиков. Murial - единственная дочка Harold'a, лет двадцати, очень недурна собой, собирается стать артисткой, помешана на всём, что касается театра - и в том, вероятно, причины её необычайного интереса ко мне.

Кстати, её отец перестал быть председателем финансовых директоров оперы. Вместо него, для меня неизвестный, Insull. В руководящих кругах оперы борьба, интриги и кавардак. Мэри, говорят, за этот сезон пробухала столько денег, что гаранты за голову хватались. Всё же она удержалась директором на будущий сезон, но, кажется, её самодержавие сильно огорчили всякими контролёрами её финансовых операций. Я раньше думал, что в случае успеха «Апельсинов», «Огненный ангел» само собою влезет в репертуар будущего года, но пока что-то не похоже на это.