Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

С Захаровым и Цецилией была приятная встреча, хотя виделись мы совсем мало. Он был мил и подчёркивал, что всегда хорошо ко мне относился. Цецилия имела в Берлине большой успех, действительно, играла прекрасно. Пыталась разобрать мой Скрипичный концерт, но мало что поняла. «Это какая-то chair-аviolon » [126] Скрипичная плоть. - воскликнул раздосадованный Сувчинский. Видел я ещё Ремизова и познакомился с Андреем Белым, который очень меня интересовал.

Двадцать пятого марта я приехал в Мюнхен и, несмотря на ранний час, был встречен на вокзале Б.Н. Он уже успел потерять часть данных ему денег, однако жил в одном из лучших отелей, где счёт не был заплачен, и дачи ещё не искал - так, бродил по озеру. Восхищался Мюнхеном и говорил, что очень счастлив. Пришлось забрать дело в свои руки, купить план и начать правильный изыск окрестностей. Первым делом мы отправились в Берхтесгаден, чудесное место, но проездив два дня, ничего не нашли.

Вторая поездка была в Гармиш, откуда нас послали в Ettal, тихое местечко около большого монастыря, долина зажата между горами, в четырёх километрах от Обераммергау, знаменитого места, где раз в десять лет - и как раз в этом году - бывают Passionenspiele, представления из библии, в память избавления от чумы времён «Декамерона». Приехали мы в Этталь в семь часов вечера, когда было уже темно и валил густой снег (ибо высота здесь всё-таки девятьсот метров). Первое, что меня поразило в указанной мне даче, была футуристическая картина. А затем всё оказалось превосходно: дача просторная, элегантно обставленная, комфортабельная, с великолепными печами, с библиотекой, с портретами Шопенгауэра и картами звёздного неба. Мы были в диком восторге, когда её нам сдали на год за сорок тысяч марок (цену, которую мы приблизительно имели ввиду ещё в Нью-Йорке), хотя несомненно за неё можно было дать и восемьдесят, и сто двадцать. Хозяйка, немка, замужем за французом, и её совладелец, брат, Keil, женатый на красавице еврейке и автор картины, оказались крайне утончёнными людьми. Словом, мы нашли лучше, чем могли подумать, и вернулись в Мюнхен с тем, чтобы через три дня водвориться в наш «дворец».

Миллер приехала в Мюнхен через несколько дней после меня и поселилась в другом отеле. Хотя у неё была виза на две недели, ей удалось получить разрешение находиться в Баварии на неопределённое время, и Миллер была страшно довольна, так как ни за что не хотела возвращаться в Ригу. Но с Миллер я не забыл Linette и даже скорее понял, насколько Linette тоньше Миллер.

Первого апреля мы с Б.Н. въехали в нашу дачу. Хозяева держали себя деликатно, незаметно, кончали свои дела и через несколько дней уехали. Дача была восхитительна, мы не могли нахвалиться - тихая, просторная, «эстетичная». Жаль, что не было тенниса и негде летом будет купаться. Трудно было найти и инструмент: ни в Мюнхене, ни здесь. Я доканчивал переложение Концерта и, за неимением рояля, ходил упражняться к парижским и лондонским выступлениям к соседу-лавочнику.

Событием было появление контракта от Miss Beirne, той дамы, которая была у меня накануне отъезда из Нью-Йорка на предмет постановки «Апельсинов». Она обещала телеграфировать ещё в Париж, но не сдержала слова. А тут был форменный контракт, длинный и сложный, и в довершение всего подписанный. Я провёл несколько дней в его изучении и пришёл к заключению, что он может сделать меня богатым человеком. Однако несколько пунктов всё же надо исправить и попросить аванс. В этом смысле я и написал, а также послал кабель [127] Телеграмму. , оставив подписанный ими, но ещё не мною, контракт в своём письменном столе.

Пятнадцатого я отправился в Париж играть с Кусевицким 3-й Концерт. Исполнение произошло в Grand Opéra очень парадно: весьма важно, что мой парижский дебют начался при подобной обстановке. Успех был отличный и много вызовов. После концерта ужин: Кусевицкие (он пил со мной на «ты»), Стали и Фру-Фру, появление которой было очень эффектно. Она недавно приехала из Калифорнии. Затем, повидав на другой день Дягилева, который сказал, что он снял на будущий сезон в Париже театр на девять месяцев и намерен заказать мне оперу на лермонтовскую «Казначейшу», я переплыл Ла-Манш и очутился в Лондоне, где тоже имел быть мой пианистический дебют - с Коутсом. Между репетициями в Лондоне я немного отдохнул от парижской сутолоки, так как в противоположность Парижу, у меня в Лондоне было мало знакомых. 3-й Концерт имел здесь ещё больше успеха, чем в Париже, чего я никак не ожидал от холодных англичан. Вызывали меня раз шесть-семь и даже Коутс заставил меня против правила сыграть на бис.

На другой вечер я уже был в Париже, где от Дягилева узнал приятную новость - что «Шут» возобновляется этой весной (значит и деньги). Но мама меня огорчила: поехали мы с нею к доктору Манухину, нашей знаменитости, и он прощупал у неё опухоль, не исключающей возможности рака. Он сказал, что это хорошо, что мы направимся в Мюнхен, ибо там ей могут применить радий и икс-лучи, которые пресекут болезнь в самом зачатке.

На другой день мы выехали в Мюнхен, где мама, посетив профессора Штубенрауха, осталась в Красном Кресте на недельный курс лечения рентгеновскими лучами и радием, а я вернулся в Этталь.

Как хорошо было в деревне! Эттальская весна была любезна ко мне и за две недели моего отсутствия не подвинулась вперёд. Но зато с первого мая начался расцвет: «La nature tombe en ivresse» [128] Природа впадает в буйство (фр). , - по словам нашего хозяина Dr.Keil'n. Вследствие высокого положения Этталя весна здесь позднее. Две недели назад, в окнах вагона я видел цветущие вишни и яблони от Мюнхена до самого Ла-Манша, а здесь всё это произошло теперь, на моих глазах, в мае.

Миллер жила в Мурнау, куда я ей посоветовал переехать из Мюнхена. Мурнау - маленький городок в часе езды от Этталя. Я навещал её дня через три-четыре. Сначала Миллер переводила на немецкий язык мои романсы, даже «Три апельсина», и наклеивала в тетради рецензии, которых накопилось множество.

Между тем, я засел за klavierauszug [129] Переложение партитуры для фортепиано. «Трёх апельсинов». Хорошо было их выпустить на предмет американского контракта, кстати и издательство сообщило, что если я быстро сдам им рукопись, то они к июлю изготовят. Литография клавира Чикагской оперы была сделана с моих первоначальных эскизов, и потому он был совершенно неудобоиграем. Надо было сделать заново весь клавир, вписать русский и французский текст. Словом, я решил, что работа будет на месяц. Так приблизительно и вышло (шесть недель), но я никак не ожидал, что работа будет такая жёсткая: часов шесть-семь почти каждый день. А между тем Америка молчала!

По вечерам с Б.Н. играли в шахматы. Я выиграл два матча, один – серьёзных партий, +5-2 = 2, другой из партий a tempo: + 100 - 40.