Сергей Прокофьев - Дневник 1919 - 1933

Милан туманен, мокр и не особенно приятен. Были в соборе. Хотели подняться на крышу, но моросил дождь. В «Скале» сегодня перерыв.

Утро было посвящено писанию деловых писем, которые я не успел кончить в Эттале. В пять часов выехали в Геную, куда приехали вечером, под дождём. Немного поссорились, но сейчас же помирились. Генуя обещает быть очень интересной со своими гористыми, узкими улицами, и старинными palazzo [142] Дворцами (ит). .

Осматривали Геную. Целый день провели, бегая по её гористым улицам. Насколько Милан - интернационально немецкий город, настолько в Генуе много итальянского. Были на знаменитом кладбище, этой мраморной вакханалии мёртвых; в милом парке посреди города на освещённой изумительным закатом набережной, где дом с невероятной колоннадой, по словам жителей, проигран владельцем в Монте-Карло. Устали, но остались очень довольны.

Расставшись с Пташкой очень трогательно, я отправился из Генуи в Марсель: предстояла интересная дорога - итальянская и французская Ривьеры. День солнечный и путь всё время по берегу. Море ярко-синее.

На Ривьере оживлённо: масса ряженых по случаю Масленицы. Ментон, Монте- Карло - слишком конфетны, занятно пожить, но короткий срок. Кроме того, уж очень раздражало бы несносное количество бездельников. В этом отношении у меня «социалистические» взгляды! Но вообще от этого проезда я получил большое удовольствие. Вечером, подъезжая к Марселю, беседовал с французом с проломленной головой, ужасным петухом, который, сидя в танке, брал в лоб немецкие батареи, знал в точности во скольких миллиметрах следует одна пуля от другой из пулемёта, сколько секунд надо снаряду, чтобы достичь аэроплана на трёхверстовой высоте (две с четвертью) и т.д. Словом, горел сразиться и проломить голову с другой стороны. В одиннадцать часов вечера Марсель, где я заночевал, чтобы ехать дальше утром.

В восемь часов из Марселя. Поезд рапиден [143] Быстр, от rapide (фр). и народу мало. С интересом читал французские газеты: после германских мне интересно было узнать французские - о занятии Рура. По-моему, это бульдожья хватка и французы не намерены разжимать челюстей.

После довольно энергичной езды остановка в каком-то маленьком городке у границы и затем в семь часов в Испании. Я чувствую огромную симпатию к Испании, но был предупреждён, что на границе придерутся. Кстати, мой поезд не имел корреспонданса [144] Пересадки, от correspondance (фр). - так что было достаточно времени на объяснения. Так и есть: визы оказалось мало, пришлось телеграфировать в Барселону и задержаться. Я сначала огорчился, но потом, помня, что это уже такая печальная традиция с русскими со времени большевизма и что в своё время здесь были задержаны и выходили из себя и Кусевицкий, и Жанакопулос, и Ларионов, - я решил не обращать внимания и дождаться телеграммы из Барселоны, которую обещали завтра к полудню. Тем более, и чиновники были милы, и сами очень огорчились, и вероятно, даже пропустили бы, если бы я лучше говорил по-испански и смог бы пустить в ход красноречие. Пока же, зная по-испански полтора слова, я что-то плёл на смешном итало-французском наречии. В девять часов я отправился в отель спать.

15 февраля

Хорошей стороной моей задержки было то, что я отлично выспался: с девяти до девяти. Если меня пропустили бы сразу, то пришлось бы выехать в четыре часа утра и изломать всю ночь. Так как чиновники велели мне явиться к двенадцати, то утром гулял по залитому солнцем городку и смотрел на тёмно-синий залив, вдававшийся в городок из Средиземного моря. Странное положение: в Барселону меня не пропускают, а между тем я разгуливаю по Испании как угодно. Значит верят, что я есмь я и есмь личность лояльная. Но тогда зачем меня держать? А если я подозрителен, то нельзя мне давать такую свободу, иначе я и без паспорта могу пробраться, куда мне следует. Непоследовательно.

В двенадцать явился к чиновникам, но ответа из Барселоны ещё не приходило. Были любезны, просили садиться. Предложили зайти полчетвёртого. Настроение начало портиться. Зашёл полчетвёртого. Телеграммы нет. Я предложил задержать мой паспорт и отпустить меня в Барселону без него, обещая через то же место через пять дней проехать обратно. Улыбались, сочувствовали, объясняясь между собой и ударяя по моему паспорту, говорили «stupido» [145] Глупо (исп). . Наконец поручили мою душу какому-то чиновнику (а может быть, сыщику), предложили сесть в подошедший экспресс на Барселону и доехать до следующей остановки, где помещался комиссар. Забрав вещи, вместе с чиновником, который, положим, деликатно всё время куда-то эклипсировался [146] Исчезал, от éclipser (фр). , я в великолепном экспрессе доехал до Figueras, и там с ним же отправился через весь городишко в полицейское управление. Там мне предложили сесть, а паспорт куда-то унесли. Затем явились и сказали «passo», т.е. «номер прошёл», проводили до вокзала, поздравили и я с подошедшим почтовым поездом уехал в Барселону, очень довольный, что, наконец, отвязался от этих отрыжек большевизма. В Барселону я приехал поздним вечером, ужасно усталый, и сейчас же лёг спать.

Выспавшись, вымывшись, вычистившись и вырядившись, пошёл по Барселоне. Мне столько про неё рассказывали (ещё десять лет тому назад Белоусов), что я ожидал какого-то особенного великолепия - которого не нашёл.

Однако солнце прожаривало, бульвар был полон пышными цветами и целые птичники продаваемых канареек, колибри и попугаев галдели по сторонам. Clausells, секретарь общества, где я играю, сокрушался моей пограничной задержкой, говорил, что они и писали, и телеграфировали в мадридское министерство, и всё им обещали сделать, но уж такие милые порядки в Испании. Днём упражнялся, гулял по Барселоне, читал французские и немецкие газеты. По поводу занятия Рура, немецкие визжат собакой, французские фыркают кошкой. Приятно глядеть на Испанию и знать, что она удержалась от мирового побоища!

Из Этталя перетелеграфировали приглашение Daniel играть в Valencia, но нельзя понять когда. Был доволен, телеграфировал Даниэлю, искал на карте, где Valencia. Упражнялся, гулял. Образ жизни спокойный, даже чуть-чуть скучноватый. В десять часов вечера (здесь вообще жизнь опаздывает на два часа) - первый концерт. Программа коротенькая: первые два отделения – виолончелист Alexanian, третье отделение - я: шесть «Картинок с выставки» и 3-я Соната. Публика шумливая и кашляющая, охотнее аплодирует лирике, чем технике. «Картинки» принимает прилично, Сонату очень хорошо. Рояль тугой и глухой, приходится чуточку форсировать звук. После концерта некоторые члены Общества повезли Alexanian'а и меня ужинать.