Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Я взлетал первым. Моя полоса разведки — южнее Мелитополя.

Высота облачной рвани — 70 метров. Видимость — около километра. Ориентируясь по дорогам, развернулся курсом на город. Через несколько минут мне предстояло пересекать линию фронта.

Высота полета — 50 метров. Временами попадаю в туман. Хорошо, что в этом районе нет больших высот и многоэтажных строений.

Вновь белесые полосы тумана. Линия фронта — подо мной. Справа — трассы снарядов. Вероятно, бьют по мне. Прицельного огня быть не может: плохая видимость, да и цель быстро смещается. Надеюсь, что не попадут. Лишь бы не наскочить на заградительный огонь. Снова в стороне трассы. Не знаю, чьи. Бьют, вероятно, по гулу авиационного мотора. Могут бить и чужие и свои. Опять скрываюсь в облачной мути. Ну вот и все. Линия фронта позади. Проскочил.

Теперь будет полегче. Я в тылу у немцев, мое появление для противника — неожиданность. Прицельного огня по мне не будет. Надо определиться и начинать обследование своей полосы разведки.

Нижняя кромка здесь повыше — метров 100 будет. Выскакиваю на железную дорогу Мелитополь — Джанкой. Точно! Теперь надо найти шоссейную дорогу от села Акимовка до Геническа. Ну вот — как будто определился… [221]

Колонна автомашин… Штук двадцать. Следуют на Геническ. А вот и кое-что поинтересней… Так-так… Танки. Штук 15–16 стоят около населенного пункта. Забегали, засуетились! Были бы бомбы — я бы вам не пожалел…

Движение машин по дороге к Мелитополю и из Мелитополя редкое. В общем пока ничего особенно настораживающего в своей полосе я не вижу. Смотрю на приборы. Что-то неладное с компасом. Крутится, показание никак не установится. Это плохо. При такой видимости, над вражеским тылом, без компаса… Пройду сейчас по прямой. Вот по этой дороге. Показание должно установиться. Вероятно, «ползая», я закрутил компас…

Вижу впереди группу повозок на лошадях. Движутся к Мелитополю. «Куда торопитесь, дерьмо паршивое?!» Это со мной иногда бывает: в напряженные моменты я веду мысленные разговоры. Действую между тем автоматически, по привычке. Бью по голове колонны, солдаты бегут кто куда. Попал в груз, но ничего не горит. Снова смотрю на компас. Отмечаю, что компас успокоился, дает правильные показания. Иду на северо-запад. Делаю еще несколько заходов по вражескому обозу. Полосу свою я просмотрел. Теперь — домой. Вновь надо пересекать линию фронта. Опять будут бить по самолету все, кому не лень… Жмусь ближе к озеру Молочному.

Так! Все разрывы позади, поздно! Я — над своей территорией. Восстанавливаю ориентировку. Тумана нет, одна рвань облаков. Вижу аэродром, сажусь. Решетов уже сел, а Морозова пока нет. Через некоторое время появляется и Морозов. Ну вот, все хорошо, все вернулись. Терять таких разведчиков, как Морозов и Решетов, нельзя. Начальник штаба Юрков и офицер штаба Ломов готовы принимать наши доклады.

Все данные на текущий час наносятся на карту. Довольно явно вырисовывается характер обстановки в тылу противника. Можно докладывать в высший штаб: ничего сколь-нибудь серьезного и настораживающего нами не обнаружено. Наверное, у немцев с резервами туговато, если они не пытаются воспользоваться такой благоприятной возможностью.

Отдыхаем. Но отдых у нас недолгий. Проходит немного времени, и надо делать второй вылет в эти же районы. Принимаю решение выполнять задание тем же составом. Мы трое лучше знаем обстановку в тылу противника и, что очень важно, имеем возможность сравнить результаты обоих вылетов. Если там что-то изменилось, то мы это сразу [222] увидим и почувствуем. Да и по метеоусловиям нам это сделать проще, чем другим летчикам.

…Второй вылет тоже прошел благополучно. Некоторые не очень существенные изменения обстановки в тылу противника мы зафиксировали, но в целом ничего особо настораживающего не наблюдали. К концу дня получили за доставленные разведданные благодарность от командира дивизии. Решетов, не желая терять времени, поделился с летчиками впечатлениями об особенностях ведения воздушной разведки в сложных метеоусловиях. Фронтовая «академия» работала как обычно.

Решетова я помнил еще со времени летних боев сорок второго года над Купянском. Помнил и его друга — прекрасного летчика Жердия. Жердий погиб, а Решетов тогда был тяжело ранен, но вскоре вернулся в полк и воевал доблестно и умело. На его счету сотни боевых вылетов и 35 самолетов противника, сбитых лично и в группе. Только на воздушную разведку Алексей Решетов сделал 250 боевых вылетов.

В августе сорок второго года под Сталинградом Решетов выполнял особое задание командующего 8-й воздушной армией. На одном из участков обороны в окружение попала группа наших войск. Окруженные войска стойко оборонялись, но без помощи извне вряд ли смогли бы прорваться. Получив задание Т. Т. Хрюкина, Решетов прорвался сквозь кольцо вражеских истребителей и сбросил окруженным войскам вымпел с приказом о порядке выхода из окружения и обеспечения этого выхода нашими войсками. Окруженная группа вышла из кольца успешно.

Алексей Решетов был очень опытным, надежным летчиком и авторитетным командиром. Впоследствии А. М. Решетов стал командиром полка и вместе со своим заместителем по политчасти В. И. Коробовым воспитывал и растил отличных воздушных бойцов.

Жители села Шотово, расположенного под Мелитополем, присвоили Решетову звание почетного гражданина села. По примеру Ф. П. Головатого они на собранные средства приобрели самолет, который и вручили Решетову. Дарственный самолет также был вручен летчику соседнего 85-го гвардейского истребительного полка А. У. Константинову. Этот самолет был построен на средства жителей Ростова-на-Дону.

Противник постоянно совершенствовал линию обороны по реке Молочной. «Вотан» превратился в глубокоэшелонированный [223] рубеж с опорными узлами. Глубина обороны доходила до 50 километров, а протяженность — от Азовского моря до Конских плавней.

Мы постоянно вскрывали все изменения в характере обороны противника. Наиболее достоверные данные давала фотосъемка отдельных участков обороны. Сложные погодные условия, установившиеся в районе Мелитополя в октябре, позволяли производить фотосъемку только разведчикам — истребителям, поскольку истребитель мог использовать для этого кратковременные улучшения погоды. Но это была, пожалуй, лишь одна сторона дела.

Сложность также заключалась в том, что для получения качественных снимков летчик должен был строго соблюдать определенный курс и высоту. Всякое маневрирование в момент съемки исключалось. А это означало, что самолет становится уязвимым для огня зениток и для истребителей противника. Если погода позволяла, то мы обычно прикрывали «фотографа» от воздействия вражеских истребителей. Но при неустойчивой погоде качество выполнения задания целиком зависело от мастерства и тактического мышления летчика.