Борис Ерёмин - Воздушные бойцы

Общепризнанным мастером фоторазведки у нас в полку считался Николай Самуйлик. Как-то в очередной раз ему было дано задание произвести разномасштабную съемку одного из участков обороны противника на реке Молочная. Погода была неблагоприятной, и мы всецело полагались на мастерство нашего разведчика.

В паре с младшим лейтенантом Кривошеевым Самуйлик произвел заход на фотографирование из глубины обороны противника. Редкие разрывы снарядов были не прицельны и не особенно беспокоили разведчиков. Самуйлик передал по радио:

— Фотографирую, наблюдай!

Едва ведущий лег на курс — фотоаппарат был уже включен, — как появились Ме-109. Один из «мессершмиттов» стал приближаться к самолету Самуйлика, но Кривошеев, упреждая атаку Ме-109, дал отсекающую очередь. Самуйлик неизменным курсом продолжал полет, заметив скороговоркой:

— Эх, не вовремя!

Ему осталось пройти совсем немного, но снизу уже потянулись трассы эрликонов. Самуйлик, однако, курса не менял и закончил первый проход над целью. Выйдя на территорию, занятую нашими войсками, Самуйлик передал ведомому: [224]

— Повторим!

Они набрали заданную высоту, и Самуйлик начал заходить на цель. Кривошеев маневрировал сзади и вдруг услышал в наушниках голос ведущего:

— Не болтайся в хвосте! Выходи вперед, пойдем фронтом, а то поймаешь шальную… Она мне предназначалась, а попадет тебе…

Голос ведущего звучал с иронией. Действительно, обстрел зенитной артиллерии усилился, и снаряды теперь рвались вблизи от самолетов. Однако наша пара закончила повторный заход и начала разворот на свою территорию. Снова появились Ме-109 — отпускать разводчиков они никак не хотели, и летчикам пришлось вступить в бой. Искусно маневрируя, используя облачность, наши летчики сбили одного Ме-109, но подошла еще одна пара «мессершмиттов». Дело осложнялось: у разведчиков кончалось топливо, да и данные фоторазведки требовалось доставить как можно быстрее. Опытный Николай Самуйлик связываться со второй парой Ме-109 не стал. Благодаря его умелому маневрированию, удалось оторваться от преследователей и благополучно вернуться на аэродром. Фотопланшеты, которые привез Самуйлик, выполнены были качественно и, как показало дешифрирование, содержали новые данные о совершенствовании обороны противника.

Непростое это было дело — фоторазведка, и мы, к сожалению, теряли опытных летчиков при выполнении этих сложных заданий. Главным образом — от зенитной артиллерии.

9 октября 1943 года наши войска начали прорыв линии обороны противника на реке Молочной. 13 октября завязались бои в южной части Мелитополя. Мелитополь был полностью освобожден 23 октября.

Войска нашего теперь уже 4-го Украинского фронта (Южный фронт был переименован) начали неотступное преследование противника и, развивая успех, выходили к реке Днепр, к Армянску и Сивашу.

Воздушные разведчики в период наступления должны были все время следить за отходящим противником, но в то же время не терять из виду конницу и следить за продвижением танкового корпуса. Искать свои войска, четко определять рубежи, которых они достигли в условиях бездорожья, было не такой уж простой задачей. Тем более что обстановка постоянно менялась. Мы также должны была вскрывать места сосредоточения отступающих войск противника [225] и давать достоверные цели нашим бомбардировщикам и штурмовикам. Задач было много.

К 5 ноября войска 4-го Украинского фронта освободили Северную Таврию, очистили от врага в нижнем течении левый берег Днепра и заперли противника в Крыму. Но в районе южнее Никополя гитлеровцам удалось удержать плацдарм на левом берегу Днепра. Плацдарм этот был назван Никопольским.

К концу октября 1943 года наш полк перебазировался на аэродром Шотово. Отсюда мы действовали довольно продолжительное время. Аэродром представлял собой местами заболоченный луг с еще крепкой дерниной, но непрерывные дожди выводили из строя летное поле. Пришлось специальной разметкой определить очередность использования узких полос грунта. Только таким образом мы и могли поддерживать поле в боеготовом состоянии.

Наступала 26-я годовщина Великого Октября. Сорок третий год был годом, завершившим коренной перелом в ходе войны, годом крупных побед советского народа. И мы в полку торжественно отметили 26-ю годовщину Великого Октября. Подвели итоги нашей работы, поблагодарили и отметили работу летчиков, техников, других авиационных специалистов. Устроили праздничный ужин и ужинали всей дружной полковой семьей. Пели любимые песни: «Играй, мой баян», «Синий платочек», «Спят курганы темные», «Землянка», «Ой, туманы мои, растуманы…». Пели все. Безголосые подпевали. В ту пору у нас не было никакой звукозаписывающей техники. Сейчас, когда вспоминаю, жаль становится, что не записывали и теперь уже не сможем воспроизвести, как пели песни на фронте. Каждая песня была переполнена нашими думами и чувствами, и тем были бы особенно ценны и интересны сегодня такие записи…

В праздники выдалось несколько менее напряженных дней. Можно было написать письма, привести себя немного в порядок и получше обустроить свой быт…

Никопольский плацдарм насчитывал несколько десятков километров по протяженности вдоль левого берега Днепра и в глубину. Этот весьма солидный по площади выступ был буквально нашпигован техникой и огневыми средствами и хорошо укреплен. Он как бы нависал над войсками 4-го Украинского фронта с севера и вызывал особое беспокойство командования фронта.

Село Шотово, где базировался наш полк, находилось южнее плацдарма, и мы вели разведку как в северном направлении, так и в южном — в сторону Крыма. Но в большей [226] мере все же в те дни наше внимание обращал на себя Никопольский плацдарм. Нам необходимо было определить характер вражеской группировки на плацдарме, инженерное оборудование обороны, пути снабжения, переправы через Днепр, располагавшиеся южнее Никополя. Частота наших вылетов по-прежнему определялась уплотненным графиком. И это — несмотря на сложные метеоусловия и невылазную грязь на аэродроме и на подступах к нему. Нам приходилось выруливать с мест стоянок на повышенных оборотах моторов с человеком на хвосте, чтобы из-за грязи самолет при рулении не встал на нос. Когда самолет выруливал на полосу, механик соскакивал на землю, а летчик взлетал. Эта процедура — выруливание с человеком на хвосте — в те дни была обычной.

Летчик Пономарев, как обычно, выруливал с механиком Энкиным на хвосте. Опасаясь застрять на взлетной полосе, летчик решил взлетать с хода, то есть не прекращая руления, а используя приобретенную инерцию. Энкин опоздал спрыгнуть и поднялся в воздух, удерживаясь на хвосте. Летчик, чувствуя сильное кабрирование, после взлета накруткой триммера снял нагрузку с ручки управления и вышел в горизонтальный полет, недоумевая, почему полет так осложнился. Оглянувшись на хвост, Пономарев увидел там механика. Эпкин чудом удерживался. Пономарев передал по радио: