Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

— Так, Хилтон, подожди, у меня, кажется, есть идея.

Оставив Хилтона, следить за своей жертвой, я помчался к Джону Стилу. Недолго порывшись в комоде, он нашёл, что искал: свой револьвер 38 калибра, уже заряженный холостыми. Идея проста, она должна почувствовать, что её намереваются пристрелить, сработает инстинкт самосохранения, который и вернёт её в реальность. Джонни не любил, чтобы пистолет ходил по рукам, но это был единственный план, поэтому, заткнув его за пояс, он отправился вместе со мной в номер Хилтона.

Вы уже наверное догадались, чем занимался Хилтон, пока я бегал к Джонни, ну конечно же, чтобы как–то снять стресс в связи с не приходящей в сознание девушки, к тому моменту как я снова постучался к нему в дверь, он уже совершенно укурился. Итак, когда мы появились у него в дверях, размахивая пистолетом, он уже не был в состоянии, вникнуть в мой план.

Хилтон бросился к моим ногам и, обхватив их, стал умолять меня не убивать девушку, и вот, в этот самый момент Джонни направил на неё пистолет и выстрелил. Хилтон заверещал, но, то ли от направленного на неё пистолета, то ли от громкого хлопка выстрела, девушка пришла в себя. Но к несчастью, вместо благодарности, что её вернули в реальность, при виде полуголого человека с пистолетом и Хилтона, рыдающего тут же на полу, с бедняжкой случился нервный припадок, решив, наверное, что её действительно собирались убить. Теперь мне предстояло уже иметь дело с двумя ревущими и вопящими созданиями.

Слава Богу, что Час Чандлер оказался рядом в этот самый момент. Услышав выстрел, он решил проверить, всё ли в порядке. Пытаясь перекричать вопли Хилтона и его «пациентки», я попытался вкратце описать ему ситуацию, и общими усилиями мы успокоили сначала девушку, затем и Хилтона. Надо ли говорить, что это был последний раз, когда я слышал, чтобы Хилтон практиковал гипноз.

Но не только у Хилтона проявлялись странные особенности, когда дело касалось групиз. Animals тогда были самой популярной группой и в тётках недостатка не было, и так как меня часто посылали за ними, я обнаружил, что это стало больше походить на список того, что надо купить, когда отправляешься в гастроном.

Мы это называли отправиться «наловить рыбки». Парни обыкновенно, удрав от назойливых поклонниц в гостиницу, посылали меня «поудить рыбок».

Наживка была проста, я брал наш микроавтобус, который к этому времени был уже весь разрисован и покрыт поздравлениями и признаниями в любви, написанными губной помадой или маркерами, останавливался где–нибудь в оживлённом месте, для пущей ясности прислоняя к заднему стеклу кожу от бочки (на которой обычно писалось имя группы), закуривал и ждал. Совсем скоро начинался клёв. Тётки стучатся мне в окно и спрашивают, не знаю ли я кого–нибудь из Animals, и если знаю, то не мог ли я их с ними познакомить. Оставалось немного поводить, подматывая леску, и рыбка оказывалась на крючке.

Но что касалось Алана Прайса, его волновали не столько хорошенькие личики, сколько то, что обычно расположено несколько южнее. Алан сходил с ума от женских сисек, чем они были крупнее, тем лучше. Всё переставало для него существовать вокруг, если сиськи были невероятного размера.

И часто, какую бы уродину я ни находил, но если у неё была огромная грудь, я немедленно доставлял её Алану. Это стало даже своего рода игрой. Каждый раз я, думая, что он даже не притронется к ней, он доказывал мне, что я грубо ошибался, всем своим выдохшимся и счастливым видом, рассыпаясь в благодарности, что я нашёл ему такую чудесную пару! И поговорка «неважно как выглядит камин, если угли горячие» не сходила с его уст.

И хотя Алан не переставал меня удивлять своими пристрастиями, было в нём нечто, в чём я даже не пытался разобраться.

До нас доходили разноречивые слухи, чем именно занимается Алан со своими грудастыми дамочками, и однажды вечером любопытство оказалось сильнее нас. Мы с Хилтоном тихо подкрались к его номеру и стали вслушиваться, что же происходит внутри. До этого мы встретили на лестнице Алана вместе с одной полногрудой брюнеточкой, поднимающихся в его номер. Мы приникли к стаканам, прижатым к двери его спальни, надеясь, наконец, раз и навсегда выяснить правду из всего того, что нам понарассказывали.

Сначала было тихо. Мёртвая тишина. Я — разочарован, но Хилтон, похоже, знал больше меня, потому что спокойно зажёг сигарету и сказал:

— Он ещё не начинал. Потерпи, — улыбнулся он.

Ну вот, наконец, началось, мы услышали, как она стала умолять Алана, ещё, ещё. Вот так, молодец, наш Алан. Я даже начал входить во вкус, шпионя за ним. Только представьте, двое, Хилтон и я, стоят в коридоре со стаканами прижатыми к своим ушам и подслушивают, как в соседнем номере другие двое занимаются обычным делом, которым занимаются все люди каждый день. Ну и не извращенцы ли мы после этого, ну уж никак не Алан. Может быть, все эти сплетни разносят просто злые языки? Но вот я услышал это… раскатистый, невероятно громкий пук!

Вот об этом–то все только и говорили: о прелюдии Алана. Итак, очевидно было, что было гарантом Алана, но кроме обязательной просто гигантской груди, ещё и «замечательный пук». Он вдувал воздух в свою подружку и затем наслаждался полученным звучанием треска или грохота или шипения, с каким воздух выходил из вагины. И чем громче это происходило, тем сильнее заводился наш Алан.

Ну, должно быть он был очень счастлив, услышав то, что услышали мы. Это было подобно землетрясению. Стакан буквально дребезжал под моим ухом! И вдруг, стакан Хилтона выскальзывает из его пальцев и, ударившись об пол, разлетается на множество осколков. За дверью наступает гробовая тишина, а мы с Хилтоном превращаемся в ледяные статуи, с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться оглушительным хохотом. Я снова прижимаюсь ухом к двери, в надежде услышать продолжение. Но тут, чтобы ещё добавить комичности возникшему положению, распахивается дверь и, от неожиданности, будто сражённый молнией, падаю к его ногам. Ладони вспотели, уши горят.

Алан в ярости не стал разбираться, что да как, и, с воплями набросившись на меня, стал пинать ногами, чего я, в общем–то, и заслуживал. А Хилтон застыл как статуя, уставившись в глубину комнаты, я, перекатываясь по полу и увёртываясь от ударов Алана, умудрился проследить его взгляд, направленный на предмет его интереса. На постели лежала голая девица, её невероятного размера сиськи распластались как две выброшенные на берег медузы, обе её ноги были запрокинуты вверх и широко разведены, одна за лодыжку была привязана поясом от банного халата, а другая — чёрным галстуком. Чем не бондаж, ай да Алан! Увидев нас, она завопила и стала кричать нам, чтобы кто–нибудь её развязал.