Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

— Знаете, я скучаю по нему, — сказала она, в задумчивости наматывая прядь волос на свой палец. — Мне очень не хотелось оттуда уезжать. Но отец послал меня туда только на время учёбы, и как только я окончила курс, мне пришлось вернуться. Большие трудности возникают, особенно для нашей семьи, когда нужно выехать из Польши.

Я смотрел на завитки белокурых волос между её бледными пальцами и думал, насколько она мила. Я встряхнул головой и наколол вилкой большой лист салата.

— Чем они занимаются? Я хочу сказать, ваша семья, кто они?

Она удивлённо посмотрела на меня.

— Мой отец — принц Пузина. Я думала, вы знаете.

Вилка так никогда и не достигла моего рта. Я ужинаю с польской принцессой! Не многовато ли для рассказов о приключениях Animals! Я поймал краем глаза, что слева от нашего столика сидят и наблюдают за нами два очень «весомых» гражданина. Она перехватила мой взгляд и сказала:

— Вот почему они всегда рядом. Это мои наставники, они всегда рядом, — она поставила на стол свой бокал и улыбнулась. — У вас, у Animals, знаете, репутация.

Мы продолжали болтать, и я забыл обо всём, и о её «наставниках», и о её высоком происхождении. Она оказалась милой собеседницей, и когда пригласила меня на вечерний коктейль в Британское посольство, я немедленно согласился.

С ней я чувствовал себя легко, даже когда я, поняв, что у меня нет подходящего для этого случая костюма, явился на приём в своей повседневной одежде, она не подала виду. Когда принцессы счастливы, что ещё можно говорить? Британский посол был очень вежлив и обходителен, он очень хвалил нас, и когда Маргарет отошла в сторону, сказал, хотя и поглядывая скептически на мой наряд, что гастроли Animals в Польше, очень важны для укрепления дружественных связей между государствами, и что «мы все здесь посланники Англии».

На следующий после приёма в посольстве день, Animals отправились в своё путешествие по Польше. Гданьск, Катовичи, Краков. И везде я звонил Маргарет. Меня уже не интересовала ни одна из женщин. Не знаю, что начали думать обо мне парни, но я ловил на себе взгляды Джона Стила, и счастливая улыбка расползалась по его лицу. В самом конце гастролей я взял пару выходных, чтобы с ней увидеться, концерты шли своим чередом, так как всё уже было отлажено, и я мог не контролировать процесс. Вот так любовь пустила во мне корни и расцвела прекрасным цветком в моём сердце, хотя и произошло это в самом–самом из всех наводящих ужас мест на земле.

В один из дней нас всех пригласили посетить музей Аушвитц. Все Animals и я в том числе были уже наслышаны рассказами о Второй Мировой войне, мы видели документальные фильмы и фотографии, сделанные в концентрационных лагерях, но ничто не могло сравниться с тем, что мы пережили, когда мы сами побывали в газовых камерах, в которых были загублены многие тысячи невинных душ. Всё в этом музее оставлено так, как было в тот январский день 1945 года, когда лагерь был освобождён. И вот, мы, двадцать лет спустя, стоим в помещении, где сложены личные вещи людей, идущих на смерть в газовые камеры, как и вещи, сделанные из человеческой кожи: кисеты, сделанные из кожи женских грудей и обшитые тканью, абажуры с кожаными вставками. Ещё меня поразило огромное количество детских игрушек, сброшенных в кучи прямо на пол. Даже дикие звери так себя не ведут, как эти люди — деградация и жестокость в высшей степени. Затрудняюсь описать эмоции, которые меня охватили, покидая музей Аушвитц: гнев, скорбь, отвращение, ужас, страх, всё, что может проявить один человек против другого.

После посещения Аушвитца и общего обсуждения, чему мы оказались свидетелями, в Animals, покидающих Польшу, было не узнать тех весёлых, жизнерадостных парней в мехах, приехавших всего каких–то несколько недель назад. Я провёл свои два дня с Маргарет, я знал уже, что это всё серьёзно: она не стала для меня женщиной, которую я смог бы забыть.

По возвращении домой мы общими усилиями составили список всего, за что было заплачено нами в Польше. Нам приходилось расплачиваться злотыми, которые были бесполезны за границей Польши. Мы выяснили даже, что два складных стула, на которых сидели слушатели на нашем первом концерте в Варшаве, оказались сломанными. Польские власти предъявили их, как «доказательство буйства», что привело к тому, что в следующие три года въезд в Польшу западным поп–группам был закрыт.

Моим последним воспоминанием о Польше стало то, как я стою в аэропорту, образ Маргарет проплывает в моём сознании на фоне наших поклонников, стоящих молча плотной стеной, и лес рук, машущих нам последнее «прощай». Я видел, как изменились лица моих Animals, проходящих через этот молчаливый мимический строй. Это было их последним жестом всем этим польским подросткам и, думаю, такого прекрасного и доброго чувства они сообща не испытывали никогда.

Возвратившись в Лондон, я продолжал звонить Маргарет. Звонил при первой же возможности. Для меня оказалось неожиданностью то, как мне её стало не хватать. Не прошло и месяца, как мы узнали как нас друг друга зовут, но я никак не мог выкинуть эту девушку из головы. Наши телефонные разговоры стали похожи один на другой:

— Приезжай в Лондон… просто садись на самолёт, и я встречу тебя в аэропорту.

— Таппи, ты же знаешь, это невозможно. Я там была только по своей студенческой визе. Они меня не выпустят отсюда, Таппи. Просто не выпустят и всё.

Меня всего трясло от чувства беспомощности защитить её; польские власти набросили тугую петлю на оставшиеся дворянские семьи, и я понимал, что моя принцесса попала в капкан. Но жизнь без неё стала для меня уже бессмысленной. Я бросил всех своих старых подружек, пусть теперь парни сами удят своих рыбок. В Маргарет видел я теперь смысл моего существования.

Прошёл месяц, и я понял, что нужно принимать какое–то решение. Парни улетели на Багамы, я же взял несколько выходных и сел на самолёт, лететь в Польшу, я договорился, что присоединюсь к ним позже, как только увижусь с Маргарет и задам её пару важных вопросов.

Всё произошло быстрее, чем я ожидал. Я спросил Маргарет, хочет ли она выйти за меня; она тут же согласилась и мы провели вместе великолепных два дня прежде чем официально зарегистрировать брак. Но наставники всюду следовали за нами по пятам, и я вскоре обнаружил, что, оказывается, существовало две разные Польши — с Animals и без.

Когда мы были здесь на гастролях, мы знали, что куда бы мы ни пошли, всюду за нами следовали агенты польских властей, но такой ход дела предоставлял нам защиту в случае непредвиденных ситуаций. Animals были группой международного значения, и весь мир пристально наблюдал за нашими передвижениями сквозь железный занавес. Но теперь наш эскорт (на улице, в ресторанах или барах, всюду, куда бы ни направлялись) не были моими телохранителями, к чему я уже привык за многие годы. Эти двое следили за своей принцессой, а я для них был просто каким–то иностранцем, приехавшим с Запада.