Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

— Мне бы хотелось побывать там, дружище. Познакомиться с моими британскими поклонниками на их собственной территории. Но, знаешь, есть определённые трудности. У меня есть некоторые обязанности перед моими американскими поклонниками прежде всего.

Он отошёл, и я почувствовал некую лёгкость, которую, думаю, ощущали и все его гости. Только потом я узнал, что Элвис был ограничен в своих передвижениях его менеджером, Полковником. Положение иммигранта полковника голландской армии Тома Паркера было затруднительно, и тот не хотел подвергать себя риску в отказе въезда обратно в Штаты, ради каких–то там иностранных гастролей.

Помимо этого великолепного рояля в гостиной Грейсленда обитала необъятная коллекция гитар; мой взгляд приковала груда стоящих в углу Гибсонов. Один из гостей взял в руку одну и стал наигрывать какую–то до боли знакомую блюзовую мелодию, на что Элвис немедленн6о среагировал:

— О, дружище, как я люблю эту вещь! — сидя, откинувшись на диване, он стал пальцами выбивать ритм по подлокотнику. — Без этой музыки чёрных, никого бы из нас здесь не было. Какова сила!

Я воспользовался паузой и перевёл разговор на музыкальную тему, сказав, что работал с Animals. По лицу Элвиса промелькнула едва заметная тень грусти, когда я упомянул об этой британской группе, но я почувствовал, что снова заинтересовал его.

— Ну, сэр, не скажу, что хорошо знаю этих ребят. Только и знаю их по The House of the Rising Sun.

Он рассмеялся и похвастался мне своим новым золотым Паломино, которого назвал «Восходящим солнцем». Но затем, вдруг, что–то в нём щёлкнуло, и он сделался снова внимательным и обходительным хозяином:

— Великолепная вещь, эта The House of the Rising Sun, а у этого парня, Эрика Бёрдона, волшебный голос. Я не обидел тебя, мистер Райт?

Вот так он предложил мне свою компанию и своё уму непостижимое гостеприимство. И он ещё беспокоился, не обидели ли меня его слова! Я уверил его, что всё, о чём он говорил, было верно подмечено.

Ещё пару часов я провёл в кругу друзей Элвиса. Пора было возвращаться к Питеру. На прощание он пожелал всего хорошего мне и моей жене и просил передать привет Питеру Нуну.

— Мне бы хотелось сходить сегодня на его концерт, но, знаешь, всё так сумбурно. Так стыдно, так хотелось бы иногда выйти отсюда и побывать на чьём–либо концерте, хотя бы на одну минутку. Но не думай, я не жалуюсь; мне повезло в жизни.

Со странным чувством покидал я Грейсленд. Элвис оказался удивительным человеком, да и Грейсленд был как дворец, но он был заточён в нём, хуже чем в тюрьме. Ему повезло в жизни, но когда мы с Питером прибыли на концерт в тот вечер, я искренне посочувствовал издержкам его успеха. Если бы только я знал, что спустя всего каких–нибудь несколько месяцев после встречи с королём рок–н–ролла, я встречусь с будущим претендентом на корону.

После моего неожиданного столкновения с Элвисом Пресли в его доме в Грейсленде, я искренне поверил, что уже ничего не осталось во внешних атрибутах музыкального мира, что может меня удивить. Это было так, пока Отшельники Германа не покинули Мемфис, и мы не прибыли в Атлантик–Сити и не совершили прогулку по Боурвок. За все мои годы, как я был гастрольным менеджером, это был самая странная поездка, которую я могу припомнить.

Заключительный концерт гастролей Отшельники Германа должны были провести на оконечности этого злосчастного пирса, но устроители забыли подумать о самом малом: как нам туда добраться. Тысячи поклонников запрудили этот знаменитый прогулочный мол, не оставив Питеру и его ребятам ни малейшего шанса. Они здесь были уже с самого утра, и, поддавшись панике, устроители начали уже было подсчитывать убытки; и не нашли ничего лучше, как нанять для нас грузовой фургон!

— Это единственный способ доставить вас ребята в сохранности на место, — такими словами встретил нас один из устроителей. — Это стадо девиц просто неуправляемо, они все будто посходили с ума, и нам нужно было что–то срочно предпринимать.

Небольшой серовато–платиновый грузовик открыл перед нами свой зев и не без трепета мы нырнули внутрь. Окошки были закрашены чёрной краской, и в жуткой тесноте мы испытали на себе в полной мере, что такое клаустрофобия. Но фургон был нашей единственной возможностью, и мы медленно продвигались по этой прогулочной дорожке.

Но не преодолев и половины пути, мы поняли по звукам доносящимся с наружи, что наши поклонники догадались, кто находится внутри грузовика. Они просто взбесились. Мы слышали, как они взбирались на крышу и били чем–то по железным стенкам. Грузовик начал качаться и трястись, и хаосом внутри отразился беспорядок снаружи. Из–за шума и грохота водитель не был в состоянии слышать нас, и мы сильно забеспокоились, что рухнем все в воду. Воздуха внутри стало не хватать, мы были заперты и откровенно перепугались.

Прибыв на место, Питера было уже не унять, и пока мы стояли там и, наслаждаясь свободой, буквально, пили свежий воздух, он в ярости, вопя, набросился на устроителей.

После окончания выступления нам не оставалось ничего другого как лезть обратно в фургон. Не думаю, что кому–нибудь из нас хотелось повторить этот кошмар. Но мы использовали этот шанс и доверили свои жизни этому несчастному фургону. Hard Day’s Night eat your heart out! Я боялся думать, что наше возвращение в гостиницу могло стать ещё более жутким, по сравнению с уже испытанными нами переживаниями, и этот ужас и стал главной причиной, почему я ушёл от Отшельников Германа.

Не надо говорить о том, что, уже находясь в безопасности в гостинице, была вызвана полиция, для разгона этих толп. Девочки были близки не только к тому, чтобы разобрать наш фургон на детали, но и разнести всю гостиницу по кирпичику, чтобы только добраться до Питера и его группы.

По окончании гастролей, мы отправились в Нью–Йорк, где мне предстояло разбирать почту в конторе Боба Левина. Я как раз был погружён в борьбу, проходящую с переменным успехом по сочинению ответов очевидца нетерпеливым поклонницам, когда в контору вошла жена Боба Левина, Кати, вместе с Билли–Джо, подругой Аллана Кларка из Hollies.

Я уже встречал Билли–Джо, но она тогда выглядела совсем по–другому. Стояла душная предполуденная жара, обыкновенная для этого времени года в Нью–Йорке, и я всегда поражался насколько сексуальнее выглядят женщины в такую погоду. Не припомню, что я когда–либо был благодарен такой высокой влажности воздуха, как в тот раз. С моего рабочего места были хорошо видны бусинки пота, скатывающиеся в расщелину между холмиками Билли–Джо.