Эрик Бёрдон - Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке

— Ну а теперь, это «что–нибудь ещё».

Свист. Ужасно больно. Взвыв, прыгаю чуть ли не через всю комнату.

— О–у–у-у.

Как загипнотизированный возвращаюсь к ней. Прыжок, выхватываю из её рук хлыст и грубо загоняю её в угол комнаты. Вот что, оказывается, ей нравится.

Какая–то азиатка рядом с блондинкой, как две капли похожей на Патти Харрисон. Наклонились, сверкая голыми задницами. Предлагаю им вдохнуть амилнитратаю. Благодарят. Затем пошли в ход яйца, нашлись для каждой. Обе вскричали от неожиданности, но затем стоны удовольствия от движения моих колен. Дверь холодильника открыта, отбрасывая свой мертвенный свет на этот причудливый дует. За нами в полутени в дверях появляется Джонни в своих очках еле держащихся на само кончике его носа.

— О, продолжайте, не буду вам мешать, Эггмен. Занимайтесь дальше. Я уже это проходил, очень мило. Но я всё. Увидимся.

Корабли уходят с утренним приливом.

*

Жилище Брайана Эпштайна в Белгравии стало рок–н–ролльной меккой. Теперь трудно понять, чтобы человек в таком шатком положении сделал бы своё прибежище домом с открытыми для всех дверьми, но ему мы могли позвонить в любое время суток, и он всегда был рад приютить нас. По всем признакам он был человеком очень болезненным, но когда его мальчики счастливы и собирался всякий народ, чтобы провести хорошо время (за его счёт), боль проходила. Эппи — первый в моей жизни человек настолько богат, насколько одинок. В продюсерстве он нашёл смысл своей жизни и был бы очень милым парнем, если бы не впадал в гомосексуальное слабоумие в те моменты, когда его одолевала депрессия. Тем не менее, Эппи сделал вклад в рок–музыку в виде некоей пипетки с магическим снадобьем импортируемым из Швейцарии. Эти крошечные ёмкости, говорю с уверенностью, послужили, по крайней мере, частично, созданию новой психоделической волны в жизни Битлз, которая привела к появлению их монументальной пластинки «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера».

Он оказался замечательным собеседником, нам было интересно всё, о чём он говорил, особенно мы расспрашивали его о том, как принимала Америка его ребят. Брайан был в восторге от театра Аполло, но очень сожалел, что из–за своей всемирной известности те не могли посетить эту цитадель чёрной музыки, и сразу же загорелся идеей создать в Лондоне ему аналог.

«Какая великолепная, замечательная идея», — подумал я тогда.

Театр Савилль на авеню Шафтсберри должен был стать его лондонским Аполло. Первым делом Эппи подумал о лицензии на продажу спиртных напитков и решил ангажировать на открытие Малыша Ричарда.

— Не против, принять участие в шоу? — спросил он меня. — Ну же, Эрик, отличная образовалась бы схема, ты просто обязан согласиться.

«Какая честь», — подумал я что–то в этом роде.

Вот и торжественное открытие. На афише имя Малыша Ричарда крупными буквами.

— Дамы и господа, хочу представить вам ведущего этого вечера, Эрика Бёрдона из группы Animals!

Боже, у меня душа ушла в пятки, когда услышал своё имя и на сцену полетел всякий мусор. Публика представляла собой один бурлящий котёл валлийских Тэдов. Они не были обычными слушателями рок–н–ролла, рок–н–ролл был их стилем жизни, их религией и Малыш Ричард был их Верховным Богом. К чёрту Animals, к чёрту Камни, к чёрту Битлов!

Здорово было увидеть снова Ричарда, мы не виделись с самого Нью—Йорка. Ричард одним представлялся диким ярким фламбойантом, другие знали его как проповедника из Джорджии. Действительно, временами он читал проповеди, но основное время он занимает почётное место рок–н–ролльной звезды всех времён и остаётся одним из немногих не только ныне живущих, но и не выживших из ума реликвий. Малыш Ричард поразил меня с того самого раза, как я впервые увидел его. Это был фильм The Girl Can't Help It. У него, как и Чака Берри есть что–то необыкновенное во взгляде, будто и тот, и другой существуют в другом измерении, там, куда мне всегда хотелось попасть. И вот я здесь, делю сцену с Малышом Ричардом, снова как раньше.

Никто не может побить Малыша Ричарда. И зачем только я согласился влезть в эту схему? Но Брайан — импресарио от бога.

— Всё в порядке, — уверяет он меня. — Запомни, Эрик, этот вечер. Он войдёт в историю. Не представляешь, как я рад, что ты согласился. Ты — это рок–н–ролл, поэтому я спокоен, всё пройдёт просто замечательно.

Я решил последний раз взглянуть на обстановку. В коридоре, ведущем в уборную Ричарда, было не пробиться, тэды прижали меня к стене. Ещё больший шок я испытал, выглянув за занавес. Волнующееся море немытых сальных волос, на котором там и тут колыхались улееподобные женские причёски, барьеры видимо уже давно сдались под натиском потных тел. Даже балконы приобрели новую драпировку из свисающих с них ног, рук и тел, готовых в любой момент, свалиться на толпу, бурлящую под ними, в партере. Что я здесь буду делать? Мне срочно нужна помощь. Звоню своему приятелю, которого все знают, как Ястреба.

— Бери такси и срочно сюда, — вгрызаюсь я в телефонную трубку. — Крис Фарлоу недавно подарил мне оставшуюся у него с войны каску американского артиллериста. Хватай её и быстро дуй с ней сюда, захвати ещё что–нибудь, что сможет защитить меня от этой сошедшей с ума публики. Они все абсолютно невменяемы. Валлийцы прорвались через границу переполненными автобусами!

Валлийские Тэды не были обычными поклонниками рок–музыки. Для них она была стилем их жизни, смыслом их существования. Эппи, предатель, не задумываясь, просто бросил меня на передовую, в самую гущу огня. За кулисами, кто–то подал команду:

— Пятнадцать минут!

Из зала скандировали:

— Мы хотим Ричарда, мы хотим Ричарда!

Но Малыш Ричард по–прежнему находился в своей уборной, набирая обороты, чтобы выпустить всю энергию на предстоящем шоу. И по–прежнему никаких признаков моего приятеля. Но вот дали свет на сцену, и зал погрузился в полумрак. Я вышел на сцену.

— Яру-у!

Встретила меня толпа воем и градом всевозможных снарядов. Увёртываясь от летящих в мою сторону предметов, я добрался до микрофона.

— Театр Савилль с радостью и гордостью в сердце представляет…

Микрофон умер. Кто–то где–то, задев за шнуры, порвал их. Казалось, толпе только и нужно это было — поломка всей системы.

Я мгновенно ретировался. Но в этот самый момент соседняя со сценой дверь распахнулась и сквозь неё, с трудом выбравшись из такси, ввалилась почти четверть тонны Ястреба, держа в руках американскую каску, полную экипировку со стальной сеткой, прозрачный щит и мегафон с автономным питанием.

— Ястреб, ты — гений.

Он рассмеялся и, щёлкнув каблуками, отсалютовал «хай–гитлер».

— В этом я могу смело выйти на сцену! — обрадовался я, принимая у него из рук военное снаряжение.